Русский излом - стр. 24
– Да только замечали разное. Ты служил?
– Закосил. Ну и что?
– Что же ты так вольно рассуждаешь об армии? Каждый занимается своим делом. Твоя мама воспитала в тебе своего кормильца. Мои родители изучают не интересную тебе экономику. Конечно, хочется получать за то, что мы умеем лучше всего, хорошие деньги, и выглядеть не хуже тебя. Но ведь ты не борешься за выживание или за краюху хлеба. Ты хочешь иметь больше того, что имеют другие, и, чтобы за это тебя уважали. А не все могут быть успешными риэлтерами. Не все хотят только копить. Ты же не винишь поэта за то, что он не может не писать стихи, даже если за них ему не платят…
– Ах, люблю я поэтов, забавный народ…
– Есенин тут ни при чем. Моя задача, чтобы все делали то, что им нравиться, и никто никому не мешал. А оружие, пока самый доходчивый для уродов аргумент в споре.
– Допустим. В Прибалтике, Венгрии, Чехословакии, Афганистане, кто мешал нашим родителям, тебе, мне? У Крылова есть поучительная басня. «Два мальчика».
– С каштанами что—то…
– Угу. Один другого на дерево подсаживает, что бы второй обоим нарвал каштанов. Помнишь мораль? Кажется так: «Видал Федюш на свете я, которым их друзья, вскарабкаться наверх усердно помогали, а после уж от них – скорлупки не видали!»
– В смысле, что Кремль на Кавказе руками армии дерется за нефтяную трубу, и мы шестерки в крапленой колоде?
– Это ты сказал…
– Есть и другая, не шутовская мораль. Армия государство при государстве. Где узаконен особый порядок. Закон над законами гражданской жизни: своя прокуратура, суд, тюрьма. Если страна благоденствует, значит, это особое государство точно выполняет свою задачу. И пока это так, чужие нас будут боятся и ненавидеть, свои – уважать и гордиться нами, а доморощенные князьки хапать с оглядкой. Если бы армейские сапоги всегда тупо выполняли команду «фас», а не думали, как в девяносто первом году, сейчас бы ты не рассуждал вальяжно, а коптел бы мелким клерком в каком—нибудь СУ. К тому же, – Сергей усмехнулся, – из армейских сапог, как ты говоришь, вышли Лермонтов, Толстой, Куприн, Гумилев и лейтенантская военная проза.
– Пафос—то, какой! Хорошо вам там мозги промывают! – ноздри Бориса возбужденно расширились. На щеках заалел мальчишеский румянец. – Очевидно, тут все восхищаются тобой, прожженным воином…
– Не увлекайся, Боря! Оставь личные антипатии при себе, – сказала Ксения.
– Хорошо, извини. Объясни мне, паршивому шпаку, не нюхавшему пороха, за что ты лично воюешь? Что дала эта война простым людям? Взорванные дома на Каширке? Норд—ост? Беслан? Может, мы наворотили там такого, в чем теперь стыдно признаться в нашей стране вечных тайн, за что теперь они слепо мстят, а жизнями платят простые люди? Ах, да, задавать об этом вопросы считается предательством великого дела сохранения святой Руси. Правда, нам не нравилось, когда бомбили православную Югославию. Почему должно нравиться им?