Русский храм. Очерки по церковной эстетике - стр. 59

Бердяев, философ «свободного духа», сразу почувствовал у евразийцев отсутствие проблематики именно духовной, связанной со «сложной культурой»102. Евразийство – это «эмоциональная» реакция «национальных и религиозных инстинктов» на катастрофу 1917 года; подобная упрощенность данного душевного типа «может обернуться русским фашизмом». Дай, Бог, чтобы пророчество Бердяева (произнесенное в 1925 году!) не осуществилось, – только и можно сказать по этому поводу. Но почему Бердяев распознал в евразийстве фашистскую опасность? По той причине, что осуществленное на деле евразийство окажется не чем другим, как национализмом. Враждебность к Европе приведет к тому, что «евразийская культура будет одной из замкнутых восточных, азиатских культур» – тоталитарной деспотией в плане политики. Евразийцы – «в сущности антиевразийцы»: так, парадоксально, подытоживает Бердяев свое пророчество.

Россия, как и европейский Запад, имеет корни в греческой культуре, напоминает Бердяев. «Мы – платоники. Западные люди по преимуществу аристотелевцы», – заявляет он совсем в духе Р. Штейнера. И отказ от духовной связи с Платоном и греческими учителями Церкви ради того, чтобы культивировать связь с Чингисханом, с «плотским туранским наследием», означает предпочтение материалистического мировоззрения. Евразийцы заявляют, что исповедуют православие; но для них оно, по Бердяеву – «прежде всего этнографический факт, фольклор… Они берут православие извне, исторически, и не изнутри, не как факт духовной жизни, вселенской по своему значению». В православии евразийцы ценят не жизнь духа, но обрядово-бытовую сторону. И здесь Бердяев усматривает, с одной стороны, возврат к язычеству, а с другой – близость к стилю ислама.

Между тем «православие не может быть только охранением, оно должно быть творческим богочеловеческим процессом»103. Творчество состоит, в частности, в постановке проблем нового религиозного сознания, чего как раз избегает евразийское поколение, стремящееся «к упрощению, элементаризации, к бытовым формам православия, к традиционализму». Глубокая правда этих слов Бердяева раскрывается в настоящее время: можно задохнуться в атмосфере современного националистического, «евразийского» православия, которое мало-помалу вытесняет из русской Церкви подлинно исповеднический настрой, присутствовавший в ней в советское время. Ныне мы воочию видим, что охранительный церковный национализм, действительно, есть «реакция против мистики и романтики, против усложненного гносиса, против эсхатологических настроений»