Русский бунт. Начало - стр. 16

– Давайте так, Татьяна Григорьевна, – я с трудом сглотнул, – что было ранее промеж нас прежде – забыто. Начнем с чистого листа.

– С чистого листа? – Харлова несмело улыбнулась, застегнула платье. – Какое необычное выражение. И говорите вы ныне чище, нежель ранее.

Вдова задумалась, на ее чистом лбе появилась морщинка.

– Что случилось с Колей? – я решил отвлечь девушку от вредных раздумий.

Насколько я помнил, Коля – это младший брат Харловой. Вместе с ней угодил в плен к пугачевцам.

– Он… сбежать хотел. В Оренбург. Разъезд поймал его, объявили шпионом…

– Шпионом? – я засмеялся. – Сколько ему лет?

– Девять…

Вдова подняла с полу душегрейку, повязала обратно платок.

– Иди с миром, – я перешел на «ты» с девушкой. – Распоряжусь, чтобы отпустили Кольку. А ты уж ему ума вложи, объясни, что вокруг разъезды казаков, пикеты. Не сбежать ему. Если не внемлет – быть ему поротым. Ей-богу быть.

– Отпустил бы ты нас, Петр Федорович, – Татьяна повесила голову. – Мочи нет жить так…

– Куда отпустить? Муж твой мертв, в крепости, где ты жила – мои казаки, Оренбург в осаде. Там голод скоро начнется.

– В Казань поеду. К родичам.

– Как поедешь? На дорогах неспокойно. Вот что, Татьяна. Утро вечера мудренее… – я выглянул из шатра, уже начало темнеть. – Потом обговорим все.

Харлова ушла, а я, отдав приказ о ее брате, лег, положил голову на седло. Закрыл глаза. А вдруг все это сон? Сейчас усну, проснусь – а я все еще Иван Петрович Пугачев. Далекий правнук великого предка.

Выспаться мне не дали. Стоило только задремать, как в шатер заглянул Мясников.

– Государь-батюшка! – одноглазый подозрительно посмотрел на меня, валяющегося на ковре. – Тут до тебя Хлопуша просится. С каким-то человечком незнакомым. Пущать?

– Обыскали? – поинтересовался я, усаживаясь по-турецки.

– Зачем? – удивился Мясников.

М-да… Вот такая охрана!

– А затем, что они под одеждой спрячут ножи и полоснут меня по горлу, пока ты свои побасенки рассказывать будешь.

– Да… – одноглазый надвинул шапку на лоб, почесал затылок. – Об сем мы не думали.

– А надо! Пущай!

В шатер зашли двое. Один – огромный, зверообразный мужик с изуродованным лицом. Взлохмаченные волосы на голове и в бороде – цвета грязной мочалы, глаза белесые, холодные, на лбу и щеках клейма: «В. О. Р.». Ноздри носа вырваны с корнем. Я взглянул на него и поежился. Одет обычно – серый армяк, сапоги…

Второй – явно солдат. Красный разорванный камзол, черный шейный платок. На голове – треуголка.

– С чем пожаловал, Хлопуша? – поинтересовался я, вставая. Черт, как же не хватает простых стульев и стола!