Rusкая чурка - стр. 8
Не по-весеннему жаркое солнце уже почти полностью оккупировало комнату, как бойкие кричащие торговки восточный рынок. И так же лезло и подступало вплотную к телу, хоть его никто и не просил. «Хорошо хоть от него запаха нет, как изо рта у этих…» – мелькнула злопамятная мысль. Девушка отползла на неосвещенный угол кровати.
– Привет, милая, – в трубке вальяжный, но при этом вкрадчивый гортанный голос подруги Розки, – не разбудила, может, помешала чему-нибудь, с кем-нибудь, а?
– Да нет, я уже из душа. Жара, солнце… знаешь, такой кайф, как… – вяло начала и как-то даже вдруг с воодушевлением продолжила Алина, подбирая под себя ногу, по которой уже ползли жадные солнечные лучи.
– Как потрахаться… Или даже лучше… Знаю, знаю… Так, значит, ты кончила и сегодня никому не достанется переходящий вымпел молодого комиссарского тела? Ха, ха, ха. Или все-таки снизойдешь до кого-нибудь? – с надеждой уточнил густой, медленно вытекающий, как варенье из банки, медоточивый голос.
Алина сквозь трубку увидела липкие, похотливые, всегда довольные своей хозяйкой, честные-пречестные глаза Розки и представила, как трясутся от самодовольного смеха ухоженные, четвертого размера, подругины груди. Как складываются в трубочку ее губки и тянутся, подрагивая, к ее губам, предлагая розовую розу любви, выращенную и взлелеянную на заботливо орошаемой, теплой почве ее всегда глубоко взволнованного и подрыхленного основного инстинкта.
Солнце уже гладило Алинины колени своими вездесущими лучами, целовало в живот, заглядывало в глаза, как будто тоже интересовалось ее сексуальным состоянием и спрашивало, осчастливит ли она кого-нибудь сегодня. Алина сделала небольшое усилие, стряхнула дурман, засмеялась:
– Ха-ха-ха, завидуешь или хочешь, чтоб познакомила? Сегодня Петя… помнишь того банкирчика, что недели три назад подрулил к нам в караоке на Щелковской? – Алина сдвинула колени и поджала под себя вторую ногу.
– Помню-помню, вещь хорошая, нужная, но очень скучная, когда не пьяная… Куда он денется? Слушай, ты же в своем Черножопинске пела вроде… – обильно заполнил трубку влажный Розочкин голос.
Алина живо представила серо-желтое трехэтажное, с осыпавшейся лепниной на фасаде, здание, находящееся, кажется, неподалеку от старинного особняка, в царское время занимаемого князем Барятинским, победителем Шамиля, самым ненавидимым после Ермолова местными националистами человеком. Даже камень на горе в красивейшем высокогорном селении Гуниб, на котором он сидел, принимая капитуляцию имама, несколько раз взрывали… Восстанавливали и опять взрывали. Вспомнив свою музыкальную школу, вспомнила и музыкальное училище, находящееся в самом центре, на улице Ленина, дом, кажется, двадцать. Как она волновалась, поступая туда. А поступила легко, сыграв и спев намного лучше всех, даже удостоившись личного поздравления директора… Алина вспомнила себя в коричневом платье и черном школьном фартучке с белыми бантиками на черных косичках, старательно разучивающей какие-то этюды, то ли Шопена, то ли Чайковского… И себя же, пытающуюся исполнить какую-то арию под аккомпанемент Анны Андреевны, престарелой, очень тихой и доброй учительницы музыки. Она всегда смотрела на Алину грустными глазами и говорила, что надо ей отсюда уезжать… Где она теперь?