Руки пахнут молоком и мёдом - стр. 19
Но знала, увидит Людмила то, что видит сейчас Настасья – не миновать беды. Загудит тогда деревня и про Нюрку забудет.
– Хорошо, уберусь сейчас! – буркнула молодая мама, глядя виновато двадцатилетними глазами в глаза семидесятилетней старухи.
Та взяла бутылочку из рук, проверила на запястье и дала голодной Надюшке. Девочка раскрыла удивленно глазки, в неверии посмотрела на бутылочку и вцепилась в неё обеими ручками. Хныкая то от боли в промежности, то от голода, девочка высосала смесь до дна и впервые за долгое время потеряла сознание от распирающей желудок сытости.
– Вот и давай, убирай! Насветло горницу мой, чтобы пол блестел и воздух сиял! Я девку к себе отнесу, у меня баня натоплена. И Людмила тебя не прибьёт.
– И её позовешь?
– А то, тут одной травой-муравой да Божьим словом не обойдешься. Замучила ты дочь… А не пустишь если… – И хитро так посмотрела на Зинаиду, – Помнишь, парнишка у нас тут один жил, чуток тебя постарше? Николаем звали?
Та сжалась, губа нижняя предательски затряслась. Руки сами собой сжались в кулаки.
Поняла.
– Ну и вот. Мешать мне будешь еще? Раз Татьяна Семёновна к тебе не ходит, я вместо неё, поняла? По-соседски, как бабушка ваша.
– Поняла…
– Вот то-то и оно. Вечером приду, или завтра днем, за дочь не боись – уж лучше со мной, чем с такой матерью… Хоть управа на вас теперича есть, а то раньше чего-то только бабы не делали. И с собой, и с дитём. Почитай, за ваш счет бабки без креста на том берегу и живут, на крови некрещённых, демоницы!
Зинаида не слышала ничего. Молча собрала пакет Настасье, пеленки, распашонки, смесь. Сунула наспех бутылочки. Отдала.
– И вот что. Ты мать свою не любила и ладно. Всякое в жизни бывает, Зинаида. Только в зеркало приглядись, как ты на Наталию стала похожа. Всё о мужчинах и думаешь, знать, природа у вас такая, спортился род хороший, Ксюхин… Пращуры бы тебя увидели – прибили такую. Что дитё своё губишь! Не вернётся в деревню Николай никогда, не думай даже! Судьба, знать, такая.
Зинаида смотрела в пустоту, слова Настасьи били в уши, но не попадали в самое главное – в сердце… Ничего не изменится, никто ничего не знает. И будущее тоже предугадать невозможно.
Вернётся однажды Николай, вернётся…
Старушка посмотрела внимательно в мёртвые, бездушные глаза Зинаиды, всё поняла. И молча ушла, прижимая к груди девочку, огородом. Павел так и не поставил забор.
Девушка словно очнулась, посмотрела вдаль. Дождалась, когда старушка скрылась под навесом ограды, затем закрыла на все засовы дверь. Крючки были крепкие, выпилены из металла, не из жидкой проволоки, как сейчас делали. Залезла снова к себе на чердак, легла на раскладушку и впервые за год расплакалась. Душу рвало на части, именем этим резало как ножом. Впервые за долгое время кто-то другой произнес вслух его имя в этой деревне.