Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки - стр. 62
Несколько помявшись, собеседник поясняет, что он получил указание сверху (у него только один босс – Индира Ганди) встретиться именно со мной. Это другое дело, думаю, – ясность внесена.
В ходе этой первой беседы мне было нечем удовлетворить интерес индийца. На его вопрос, не вовлечены ли в переворот китайцы, честно сказал, что оснований для такого вывода у меня нет и я лично считаю его весьма маловероятным.
Необходимость в контакте в дальнейшем возникала у обеих сторон. Должен, однако, отметить, что моя ведомственная принадлежность явно смущала и тяготила индийца, и он откровенно стремился ограничить контакт строго деловыми рамками. На приемах же, где иногда приходилось случайно встречаться, мы оба делали вид, что друг с другом не знакомы. И индийцы, и иностранные дипломаты люди наблюдательные, не надо было давать им пищу для размышлений…
Наша внешняя политика, казалось мне, всегда чрезмерно ориентировалась на личности. Индира Ганди была выдающимся государственным деятелем и жестким политиком. Она держала в повиновении все руководство правящей партии и безжалостно выбрасывала за борт тех, кто исчерпал свою полезность или чья лояльность вызывала у нее сомнения. Индира не была, однако, диктатором в демократической стране. Она чутко реагировала на общественное мнение, считалась с оппозицией, с переменчивыми настроениями в парламенте и в собственной партии. На месте, с близкого расстояния, посольство и наша служба все это видели, но для Москвы Индира стала Индией, а Индия – Индирой. Подобный подход вел к чрезмерному упрощению явлений, но, видимо, взглянуть на вещи по-другому в Москве не хотели и не могли. Люди бессознательно пытаются экстраполировать на чужие страны свои привычные порядки. Наша политика фокусировалась на Индире Ганди, международный отдел ЦК вынуждал индийских коммунистов поддерживать ее, на это же усилиями посольства и резидентуры направлялось все внушительное просоветское лобби. Любой прохладный ветерок в межгосударственных отношениях воспринимался болезненно. Москва вела себя порою так, будто Индия дала обет любви и верности советским друзьям. Покойный премьер-министр любила напоминать на закрытых совещаниях, что у государства нет постоянных друзей или врагов, постоянны только национальные интересы. Именно это и лежало в основе ее патриотической внешней политики.
Личность Индиры, ее политические способности, популярность зачаровывали, заставляли верить, что в любой сложной ситуации она сумеет найти такой маневр, который укрепит ее позиции. Советская сторона на всех уровнях, используя все возможности, поддерживала премьер-министра. Немало потрудилась над этим и наша служба, причем не только в Индии, но и за ее пределами. Информация, содержавшая критические оценки того или иного аспекта политики Индиры Ганди, встречала в Центре прохладный прием, и я не уверен, что она покидала стены ИГУ.