Размер шрифта
-
+

Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки - стр. 61

Работа продолжалась.


В марте 1975 года уехал в Москву Я.П. Медяник, оставив по себе добрую память и среди индийцев, и в советских учреждениях. На мою долю выпало занять место резидента. Круг обязанностей расширился, ответственность возросла. В нашей службе действует принцип единоначалия, и мне очень скоро пришлось на собственном опыте убедиться не только в несомненных преимуществах, но и в недостатках этого принципа для самого начальника.

В широчайшем диапазоне проблем, занимавших наше руководство, постоянно присутствовал Бангладеш. Война давно закончилась, удивительно быстро вернулись на родину десять миллионов беженцев, которые якобы бежали в Индию от злодеяний пакистанской армии, вернулись в Пакистан и девяносто три тысячи солдат, интернированных после войны. Время от времени в бангладешской и индийской печати появлялось упоминание о трех миллионах бангладешцев, павших от рук пакистанцев. Нам была известна история появления этих «трех миллионов». Во время встречи с бангладешским лидером, «отцом нации» Муджибуром Рахманом, в 1972 году, когда страсти еще не остыли, советские журналисты задали ему вопрос о числе жертв. Рахман замялся, сказал, что их было очень много. Корреспондент «Правды» Иван Щедров услужливо подсказал: «Миллиона три». Рахман тут же подтвердил, что именно столько, три миллиона. Так и пошла гулять эта цифра по свету.

К 1975 году отношения Индии и Бангладеш приобрели напряженный характер. Былое единодушие сменилось подозрением, взаимными упреками, конфликтами.

15 августа на рассвете пять офицеров бангладешской армии во главе роты солдат ворвались во дворец президента Бангладеш и расстреляли из автоматов самого «отца нации» Муджибура Рахмана, его родственников, премьер-министра Мансура Али. Бангладеш был объявлен исламской республикой.

Событие застало Индию врасплох. Надо сказать, что такого рода происшествия не поддаются точному прогнозу. Конечно, дипломаты и разведчики замечают, как создаются условия и предпосылки для переворота, иногда можно вычислить потенциальных заговорщиков, хотя гораздо труднее получить об этом надежную информацию. Если есть утечка сведений о готовящемся перевороте и его участниках, можно с уверенностью считать, что успешным этот переворот не будет. И кто мог предсказать, что молодой майор, которого на чьей-то свадьбе публично оскорбил сын президента, не станет долго нянчить свою обиду, а, собрав товарищей, пойдет убивать «отца нации» и провозглашать исламскую республику?

Помню, в этот день у нас в посольстве проходило заседание парткома. Речь шла, как всегда, обо всем и ни о чем. Отношения с партийной властью у меня складывались не вполне гладко, и не по каким-то высоким соображениям. Я был абсолютно лояльным членом КПСС, входил в состав парткома и никогда не подвергал сомнению целесообразность его существования. Сложности возникали по конкретным эпизодам жизни советских учреждений. У нас ведь как: коли возникли трения с парткомом, тем более сиди на его заседаниях – нудных, скучных, бесконечно длинных. С утра были даны задания работникам, запрошена через Центр информация из Дакки. До сих пор помню то раздражение, которое вызывало у меня это отвлечение от дела. Вдруг дежурный докладывает: звонят из секретариата премьер-министра. Один из личных помощников Индиры Ганди хотел бы видеть меня в секретариате по возможности срочно. Быстро просматриваю поступившую информацию – ничего существенного, в основном домыслы, рассуждения, опасения. Еду в секретариат. Собеседник мне прекрасно известен, но лично с ним я встречаюсь впервые. Объясняет, что хотел бы обменяться с представителем посольства мнениями о событиях в Бангладеш. Ситуация интересная, но требует определенности. Говорю, что в посольстве есть временный поверенный в делах (посол В.Ф. Мальцев в отпуске) и, видимо, меня попросили приехать по недоразумению; что я готов связаться с поверенным и не сомневаюсь, что через полчаса он будет здесь.

Страница 61