Руины веры - стр. 20

Сжимаю зубы, чтобы не закричать. Выдыхаю, стараюсь говорить спокойно.

— Проверка не проводилась. У нас не было на это денег, потому что все имущество ушло на погашение неустойки по той сделке, которую отец не совершил из-за аварии. Черт! — все-таки срываюсь. — Вы же знаете правила! Если есть деньги, тебя оправдают, если ты все потерял, за тебя не вступится никто!

Коннери смотрит на меня бесконечно долгую минуту. Очевидно, раздумывая, имеет ли моя версия случившихся событий право на существование. Молчу. Я знаю правду. И знаю, что все было именно так, как говорю. Мне только неизвестно, сами ли отказали тормоза во флайере моих родителей, или их кто-то испортил, но в невиновности папы не сомневаюсь.

— Хорошо, — решает вдруг полковник. — Если ты поможешь нам, я помогу тебе. Даю слово.

Усмехаюсь. Рассмешил.

— Письменно, — отрезаю, — договор, подписи, гарантии. Я не поверю вам на слово.

— Хорошо, — соглашается полковник. — Что-нибудь еще?

— Да. Верните мою кепку.

***

Питер провожает меня обратно в комнату.

Идем в молчании, каждый думает о своем. Хотя, по правде, не знаю, о чем думать, в голове сумбур. После однообразия, длящегося изо дня в день годами, за последние двое суток случилось слишком многое.

— Если ты согласишься, я буду твоим связным, — неожиданно говорит Питер.

Ну конечно, психологи СБ верны классике: связным становится знакомый человек.

Дергаю плечом.

— Хорошо.

— Все это время ты будешь выходить на связь только со мной, — зачем-то уточняет.

— Хорошо, — повторяю, не понимая, к чему он ведет.

— Мы должны доверять друг другу.

Ах, вот он о чем.

— Пит… Можно я буду звать тебя Пит? — Дожидаюсь кивка и продолжаю: — Пит, я никому не доверяю. А доверять мне или нет, решать тебе.

Питер замолкает, и несколько минут мы идем молча. Уже у самой двери во временно мою комнату он признается:

— Я просился сам пойти тайным агентом, по возрасту я бы еще смог, но полковник запретил.

Бросаю на него взгляд и соглашаюсь:

— Он прав. Ты не сошел бы за своего.

— Я бы переоделся, перепачкался…

Улыбаюсь. Он старше меня, но беззаботная жизнь Верхнего мира оставила в нем детскую наивность.

— Ты думаешь, «нижние» отличаются от «верхних» только грязью?

Не знаю, зачем разговариваю с ним. Не люблю пустой треп, а ничем другим нашу беседу не назовешь.

— Конечно же нет, — обижается Питер, но не даю ему продолжить. Ни к чему это.

— Полковник прав, — повторяю. — Тебя раскусили бы в первые несколько минут. — Пит хмурится. — У тебя лицо не обветренное, — говорю и захожу в комнату.

Дверь закрывается, отрезая от меня удивленного собеседника. Несколько секунд стою и задумчиво смотрю на нее.