Рудольф Нуреев. Жизнь - стр. 70

Конечно, между ней и Рудольфом существовало определенное влечение. «Но не такое, как настоящая страсть, отягощенная ревностью, – утверждает младшая подруга Ксении Алла Бор. – У них все было на виду. Нинель была очень хорошенькой и очень кокетливой, а Рудик всегда был рядом, смеялся и смешил ее». Балерина Алла Осипенко соглашается: «Он всегда был таким живым, энергичным, улыбчивым. Мы, естественно, решили, что он влюблен». Многие считали, что их связывают партнерские отношения не только на сцене, но пара уклонялась от прямых ответов. Одним знакомым Рудольф говорил, что у него был роман с Нинель, а другим – что он, может, и хотел бы, но ничего не вышло. Нинель шутила при одной знакомой, что ей пришлось «практически изнасиловать Рудольфа», но теперь настаивает, что они были только друзьями. «Многие считали нас любовниками, но мы ими не были. У нас был роман, но любовью мы не занимались. Если бы он не сбежал, возможно, у нас бы что-то и получилось. Мы были очень, очень близки, а я тогда была симпатичной. Даже много лет спустя, когда я его увидела, он сказал: «Как жаль, что у нас ничего не вышло».

Во время гастролей в Египте, которые проходили в конце года, они вместе развлекались в Африке, «что означает, что мы очень мало спали». В канун Нового года всю труппу пригласили на банкет, где их развлекала знаменитая египетская танцовщица, исполнявшая танец живота. Когда ужин закончился, она позвала артистов танцевать. Со своего места встал только Рудольф и следом за ней вышел на сцену. Не сводя взгляда с полупрозрачной мерцающей юбки с низкой талией, он начал подражать ее движениям бедрами, он двигался все быстрее, словно впал в транс.

На гастролях по Ближнему Востоку в вестибюле одного отеля к Рудольфу подошел молодой человек и попытался завязать с ним разговор: «Ду ю спик инглиш?» – «Нет». – «Парле ву франсе?» – «Нет». – Шпрехен зи дойч?» – «Нет». – Парла итальяно?» – «Нет». Рудольфу стало очень стыдно, вовсе не из-за гомосексуального подтекста и, разумеется, не из-за того, что артистам запрещали контакты с посторонними, а из-за того, что он выглядел неотесанным провинциалом. «Поэтому, как только я вернулся в Россию, я сразу нашел учителя, чтобы заниматься английским». Когда сестра Роза спросила, зачем ему английский, он объяснил, что «не хочет быть глухонемым, когда находится за границей».

Вернувшись в Ленинград, Рудольф принялся еще откровеннее нарушать установленные правила. Один скандал следовал за другим, как будто он нарочно подпитывал свою растущую репутацию «священного чудовища», потакая тому, что Кеннет Тайнен однажды назвал «атлетикой личности». У него было несколько стычек с Михаилом Михайловичем Михайловым, педагогом-репетитором труппы, который был известен своими старомодными методами и подчеркнуто хорошим воспитанием («Его издали видно на улице благодаря выправке»). Михайлов скрупулезно поддерживал традиции русской хореодрамы; по его словам, он не хотел терять духа Императорского Мариинского театра. Однако Рудольфу приемы пантомимы казались старомодными и вычурными, более приемлемыми для оперы, чем для балета. «Они с Нуреевым пришли из двух разных миров, – говорит Игорь Ступников. – Произошло столкновение до- и послереволюционной эпохи». Поскольку Михайлову чаще поручали готовить характерные партии, именно под его надзором Рудольф репетировал своего первого «Дон Кихота», балет-буфф в четырех действиях, где он танцевал с Нинель Кургапкиной. Уделив много времени и мыслей подготовке новой роли (игривый любовник из второго тома романа Сервантеса), Рудольф стремился ярче окрасить классические элементы, придав им больше «испанскости». Вместо того чтобы выбегать на сцену и исполнять там вариацию, он выходил из-за кулис медленно и осторожно, как тореадор, который приближается к быку. Разозлившись на то, что Рудольф ломает привычный темп, Михайлов остановил его и велел начать все сначала. Танцовщик повторил свой выход, но на сей раз еще медленнее. «Рудик, – прошептала Кургапкина, – выбеги сейчас для Михайлова, а на сцене можешь делать как хочешь». – «С какой стати? – возмутился Рудольф. – Почему я должен притворяться ради него, если на сцене я собираюсь сделать все по-своему?» Воскликнув, что он отказывается работать в таких условиях, «Пихал Пихалыч», как называл его Рудольф, покинул класс. «В то время никто не мог спорить с Рудиком».