Рубиновый лес. Дилогия - стр. 6

, любовно выточенный зазубренным драконьим когтем много лет тому назад. Почему же вы, древние руны, не работаете?

– Матти, ты спишь?

Я осторожно тронула её рукой, зарытую под медвежьими шкурами на соседней подушке. Из-под них выглядывали лишь её ступни в шерстяных носках, наверняка заледеневшие, как и мои. С наступлением зимы камин переставал справляться со своей задачей, а месяц воя и вовсе был самым суровым месяцем в году. Даже растопленный тиковыми поленьями и прикормленный вином для пущего жара, камин затухал и превращался в прах уже к утру, если за ним не следить. Чтобы не подхватить воспаления лёгких, приходилось просыпаться несколько раз за ночь и менять жаровню, снова и снова согревая постель.

Я растёрла замёрзшие ноги и, нащупав под шкурой длинную ручку, вытащила оттуда медную сковороду. К счастью, камин ещё держался. Решив не будить Матти, я сама откопала на его дне несколько тлеющих углей и горячую золу, пересыпала их на дно жаровни и, замотав ту в льняную ткань, вернула в постель. Обнаружив источник тепла, Матти тут же вытянулась и обвилась вокруг жаровни, как змея.

Цварк. Цварк!

Я стряхнула с ладоней копоть и запрокинула голову. Крыша ходила ходуном, но уже спустя минуту эта дрожь, сопровождаемая металлическим лязганьем, сместилась на внешние стены башни.

– Глупая ящерица, – пробурчала я, укутываясь в овчину, и направилась к двери, ведомая не столько бессонницей после кошмарного сна, сколько любопытством.

За семнадцать лет посты хускарлов ни разу не менялись: я знала их расположение наизусть – пожалуй, даже лучше, чем названия покорённых отцом туатов. Тем более за воинами всегда тянулся отчётливый шлейф медовухи, без которой в месяц воя было трудно согреться, – благодаря этому их приближение чувствовалось за лигу[3]. Виляя по каменным коридорам, я быстро пересекла восточное крыло и оказалась в южном, а ещё через пять минут юркнула в пристроенную башню, стоящую особняком от остального замка. В ней гулял ветер, просачиваясь сквозь трещины в камне, а со стен на меня смотрели гобелены паутин. Дойдя до последнего факела в напольном держателе, я тем самым пересекла невидимую границу… и окунулась во тьму.

Несмотря на то что башня состояла всего из одной комнаты, в ней было сложно ориентироваться на память: мебель кучковалась и часто передвигалась, будто никак не могла найти своего места. Выставив перед собой руки, чтобы не убиться о какой-нибудь косяк, я очертила пальцами комод, а затем, шаг за шагом, добралась до письменного стола и нащупала связку свечей. К счастью, серные черенки всегда лежали рядом с ними. Выверенным движением подпалив несколько фитилей, я облегчённо выдохнула, распустив по комнате слабый свет, и огляделась.