Роза для строптивца - стр. 12
– Что изменится? Ты перестанешь видеть во мне маму? Поймешь, что я другая, или запрешь в четырех стенах? Хорошо, сделай это, но прежде скажи, на какие деньги мы купим еду? Муки хватит на неделю, а риса осталось две горсти. Кто будет кормить вас с Кларой?
Отец побагровел, до боли сжал локоть дочери. Ей бы помолчать, дождаться утра, но обида была слишком сильна.
– Хочешь, чтобы люди говорили, что Альберто живет за счет дочери? Мне и без того хватит позора, а вас с Кларой я как-нибудь прокормлю.
Гордость, опять эта проклятая гордость, которая ни раз становилась причиной ссор Альберто с работодателями или знакомыми. Он лучше умрет с голода, чем попросит помощи.
– Как? Не с твоей травмой ходить на работу.
Они смотрели друг на друга, гордые, упрямые, не желавшие уступать. Лючия ни на минуту не сомневалась в своей правоте. Теперь еще сильнее желала доказать отцу и окружающим, что она тоже чего-то стоит. Только Альберто не желал и слышать об этом.
– Я все равно уйду, – произнесла она.
Думала, что придется долго спорить, но отец внезапно отпустил ее, оттолкнул от себя, будто отказывался и отрезал все пути к отступлению. Прикрыл глаза на мгновение, будто собирался с силами.
– Вся в мать пошла, – он зло сплюнул себе под ноги. – Будто мне мало того позора и насмешек, теперь еще и ты пошла по кривой дороге!
– Папа, достаточно обвинять меня во всех грехах. Покайся, поговори с падре Микеле, очисти душу, или представь маму и выскажи ей все, что наболело, но перестать обвинять меня в том, чего я не делала.
Альберто передернул плечами. Бросил короткий взгляд в ее сторону, отвернулся, пошел к дому.
– Если уйдешь, то знай, что у меня больше не будет дочери, – пробурчал он.
– Папа! – взмолилась Лючия, понимая, что теперь точно не сможет этого сделать.
– Убирайся! – крикнул он. – Видеть тебя не хочу!
Альберто закрыл изнутри калитку. Хромая, дошел до двери. Ни разу не обернулся. Лишь опущенные плечи свидетельствовали о том, что ему тоже нелегко дался и разговор, и принятое решение.
Лючия надеялась, что он передумает. Теперь и сама согласилась бы подождать до утра, а после поговорить снова и попытаться убедить отца. Но лязгнувший дверной засов сказал ей больше, чем любые слова. Отец отгородился от нее, словно вычеркнул из своей жизни, не оставив ей выбора.
Можно было стучать в окна и двери, просить прощения, но Лючия чувствовала не вину, а обиду. Давать еще больше поводов для слухов не собиралась. Она и так слышала, как хлопали ставни в соседних домах. Местным сплетницам они с отцом дали достаточно поводов вновь перемыть косточки их семье.