Российский колокол № 1 (45) 2024 - стр. 40
– Ладно, принято. – Октябрьская понизила голос. – Слышал про Безумный Клоунский Оркестр?
Это было неожиданно.
– Все слышали, в детстве, в лагере у костра: «Девочка-девочка, не покупай чёрный контрабас!» или «Оранжевая труба засосёт тебя». Сидели потом такие… от каждого шороха вздрагивали.
– Во-о-от! И мы тоже. Подросли, бояться перестали. Ну, в общем правильно – не надо ничего бояться. А вот то, что перестали в эти истории верить…
– Ну, знаешь, фиолетовый бубен, растягивающий время; чёрный контрабас, создающий двойников; красный барабан…
Я осёкся. Октябрьская улыбалась:
– Вот именно, Илия, вот именно.
И она многозначительно постучала по краешку своего барабана. Я прекрасно понимал, куда она клонит, но вестись на это не собирался. Сегодня случилось много странного, но, я был уверен, у всего этого были нормальные объяснения, а не этот дешёвый развод. Я уже понял, что моя новая лучшая подруга совсем не дура приколоться над ближним.
– Ты меня разводишь, – сказал я, – уже усёк, шутки у тебя отпадные.
– Окей, – вспыхнула Октябрьская, – устроим демонстрацию. Легче немного колдануть, чем убеждать тебя полгода. And I want it painted black…
Последние слова она пропела. Мелодия, кстати, ничего так была.
– Это ты чё такое спела?
– Для тебя ничё, раз не знаешь, – отрезала она.
Схватила палочки и загрохотала. Стучала она круто, по крайней мере, быстро и ровно. Я даже заслушался, начал головой потряхивать, но тут она резко остановилась. Рявкнула:
– I want it painted black!
Я не понял, что Октябрьская там «ай вонт», а она уже подняла палочку над головой, как сигналыцица:
– Ну как тебе такое, Илия?
Я даже не стал поправлять её – хлопал глазами, разглядывая обои: на них ещё можно было различить тиснёные ромбы, которые мне не то чтобы нравились, но я к ним привык. Вот только они больше не были ни персиковыми, ни светло-бежевыми.
– О-фи-геть! – только и смог сказать я.
– Заодно ремонт тебе подновила, будешь теперь жить «в чёрной-чёрной комнате».
Я охнул. Чёрными стали все стены, пол, потолок, цвет мебели и одеял, даже хрустальные плафоны люстры потемнели и утратили прозрачность.
– Эй, – осторожно начал я, – а ты сможешь всё вернуть, как было? А то как-то… мрачно.
Октябрьская покачала головой:
– Не-а, колдовство уже не отменить. Только ручками всё покрасить и поменять. Прости, друг. Увлеклась.
– О, нет… Скажи, что врёшь, а?
– Вру, – легко согласилась Октябрьская, – но про барабан ты теперь-то мне веришь?
Я верил. А что мне ещё оставалось?
– Никакая ты не фея, – вздохнул я, – ты бедствие, твоим именем в Америке когда-нибудь назовут ураган.