Россия, лихие годы: рейдерский захват - стр. 24
Хлопок чей-то руки по плечу, оборачиваюсь: Леша, вчерашний неудачливый байкер.
– Привет! Подсаживайся, чего один скучаешь, как неродной!
– Спасибо, Леша. Хромаешь, – болит нога?
– Куда она от меня денется! Водичку, вижу, пьешь, – на байке? Давай к нам, и мы пивко безалкогольное.
Я оглядел через зал их компанию за сдвинутыми столиками: десяток человек, большенство в байкерском прикиде, несколько знакомых со вчерашнего вечера лиц, девушки. Среди них и Галя, – смотрит, улыбается. Я помахал им рукой. Некоторые отмахнули в ответ.
– Подсяду позже, спасибо, Леха.
Мне было хорошо здесь, все понятно и покойно. Джазовый ритм, родные звуки блюза, свобода в душе и радость. Здесь я отходил от утренней жадности, хамства и хищности людей. Но, возможно, все те сейчас тоже были иными – в своих семьях, с любимыми, – сейчас и они были добрые, ласковые, отзывчивые. Всех нас создал один Господь, и осуждать кого-то – не нам. Но защититься – обязаны, на то он нас и создал – выживать.
Тромбонист соскочил с эстрады. Пока солировал клавишник, он протиснулся к бару рядом со мной. Показал бармену пальцем, что ему надо, – и забулькал из горлышка газировкой. Осушив половину бутылки, перевел дух, влажными глазами глядя на меня. Я не выдержал:
– Слушай, брат, поставь меня на свою трубу. Ты устал, вижу.
Тот сконцентрировал на мне взгляд, как будто только что заметил.
– Думаешь, просто?
– В "Москворечье" играл?
– Ну, встань, попробуй.
Мы вскочили на эстраду. Клавишник с беспокойством оглядел меня, но тромбонист склонился над его ухом и тот кивнул. Я поднял с пола золотую трубу. Отошел скромно назад, и встал рядом с ударником, впитывая ритм и драйв блюза. Сначала губы надо размять, разогреть, и мундштук тоже, поэтому я тихонько походил по нотам громыхающих под ухом аккордов. Джаз, блюз – это всегда соло по очереди всех, кто – что сумеет на своем инструменте. У каждого, конечно, есть домашние заготовки, обрывки мелодий, но все равно получается каждый раз по-новому и для всех неожиданно. В этом – вся сила.
Начали Сент-Луис блюз. Сыграли тему, начали вариации: сакс, тромбон, клавиши… еще басс, следующий я. Не опозориться бы! Я шагнул вперед, подняв к губам золотую трубу. Я не отходил далеко от мелодии, чистой и грустной, и моя труба пела так, как я уж забыл среди бетонных стен своей квартиры. Двенадцать тактов, – достаточно,– следующий. Я шагнул назад и опустил трубу.
Слушатели всегда оценивают каждое новое соло, и свист – высший балл. Мне аплодировали, но, возможно, просто соскучились по солирующей трубе, и я отнес к этому их шум. Но все равно хорошо, придало мне смелости, и я был готов теперь импровизировать. Вот новая тема, – опять клавиши, сакс, басс, тромбон, еще и соло на ударнике, – и я положил трубу обратно на стул, где она лежала. Теперь очередь моей губной гармошки.