Россия и мусульманский мир № 2 / 2018 - стр. 4
Хотя вынужденное изменение редакционной политики телеканала НТВ и других СМИ, ранее входивших в медиахолдинг Владимира Гусинского, вызвало серьезные опасения за судьбу свободы слова и свободы печати в России, сам выход нового лидера страны из-под опеки олигархических группировок в полной мере отвечал общественному запросу. Никаких намерений осуществить комплексный пересмотр итогов приватизации власть не демонстрировала; более того, в случае принятия бизнесом новых правил игры она становилась основным гарантом сохранения той структуры собственности, которая сложилась к концу 1990-х годов. После отъезда из России Бориса Березовского этот негласный пакт был принят почти всеми бизнес-структурами. Исключением оказался ЮКОС Михаила Ходорковского.
Вызов со стороны Ходорковского носил системный характер и потому рассматривался Владимиром Путиным и его окружением как значительно более серьезная угроза, чем претензии Березовского и Гусинского на политическое влияние. Масштаб и направленность вызова на фундаментальные политико-экономические изменения не отрицают и убежденные сторонники Михаила Ходорковского:
«Усилия акционеров ЮКОСа в начале 2003 г. можно сложить в некоторую общую картину: они атакуют коррупцию, они выводят крупнейшую нефтяную компанию из-под контроля государства, они финансируют оппозицию, они воспитывают новое поколение свободных граждан, они развивают гуманитарную науку – у них, кажется, есть какой-то бизнес-план для России. Еще немного, и Россия выйдет из-под личного контроля президента Путина, станет совсем западной страной. В некотором смысле это действительно заговор, направленный на смену общественного строя. И глупо же думать, что Кремль не замечал такого заговора» [Панюшкин 2006: 21].
По всей видимости, решающим мотивом решения власти о демонтаже бизнес-империи Ходорковского стало то обстоятельство, что вслед за завершением сделки с Романом Абрамовичем о слиянии ЮКОСа и Сибнефти (апрель 2003 г.) начались переговоры о продаже блокирующего пакета акций объединенной компании с ChevronTexaco и ExxonMobil. Успех переговоров означал переход бизнес-империи Ходорковского в высшую лигу транснациональных корпораций, а сам ее хозяин, войдя в ареопаг глобальной предпринимательской элиты, становился для российской власти практически неуязвимым. Утрата политического и юридического контроля со стороны Кремля над важнейшим активом российской нефтедобывающей отрасли могла означать не просто резкое усиление альтернативного центра влияния на экономику и политику, но пересмотр самой формулы неопатримониального капитализма. Успех проекта Ходорковского должен был открыть шлюзы конвертации собственности в политическую власть, а последней – в новую собственность. Предполагать, что вся эта грандиозная сделка задумывалась Ходорковским ради того, чтобы навсегда покончить с патримониальными отношениями, коррупцией и специфическим инструментарием российского бизнеса 1990-х годов, оснований, как минимум, недостаточно.