Родовое проклятие - стр. 33
Азизу просто повезло, что Рыжий отлучился по своим собачим делам и выпустил из своего поля зрения черный вход.
Ласковый и тихий кобелек какой-то светло-рыжей, почти розовой масти, при приближении посторонних буквально зверел, срывался с места, бросался на дерзнувшего, лаял громко, взахлеб, при этом хвост его непостижимым образом начинал вращаться, как пропеллер у вертолета. Обычно он гнал врага за бетонный забор, обозначавший границы советской территории, после чего возвращался, победно задрав голову с курносым, как у поросенка носом.
Мама сварила кофе, налила его в большую фаянсовую кружку и поставила перед незваным гостем.
Азиз удивился размеру чашечки кофе, но ничего не сказал, опустил сумку на пол и ногой задвинул ее под табурет, робко взялся за ручку кружки, поднес к губам, попытался отпить, обжегся, но кружку не поставил и сидел молча, прихлебывая кофе маленькими глотками.
Его поза и в эти жадные глотки подействовали на маму, как действовал на нее всегда вид любого несчастного существа. Она, сердобольно вздохнув, пододвинула к Азизу плетенку с печеньем. Потом вернулась к плите, открыла кастрюльку и положила на тарелку несколько котлет, нарезала длинный батон хлеба толстыми ломтями; всю эту снедь поставила перед арабом.
– Вот, манже… сильвупле…
Азиз чуть не поперхнулся кофе, потом все-таки отставил кружку и потянулся за печеньем.
– Ты мясо ешь, дурачок, – мягко приказала мама. Еще немного и она стала бы тыкать его в тарелку носом, как несмышленого котенка.
Теперь и я увидела, что Азиз голоден; он старался изо всех сил не показывать этого, был деликатен, если можно так сказать. Но еда все-таки поглотила его целиком, он даже забыл о нас с мамой; ел он быстро, но очень аккуратно и бесшумно.
Арабы вообще могут быть неслышными. Они умеют двигаться, как призраки: возникает такой призрак перед тобой неожиданно, сначала ты его видишь, только потом – слышишь. Шумными арабы делаются только тогда, когда хотят, чтобы их заметили, или когда пьяны; спиртное, подчас, доводит их до буйства.
Дорожки в поселке были засыпаны гравием, даже дети-арабы бегали так, что не слышно было перекатывающихся под их ногами камешков.
Наконец Азиз закончил с едой, отставил тарелку, вздохнул, сказал «мерси» и снова обратил свой взгляд на маму.
– На здоровье, – ответила она.
Азиз встрепенулся, поднял с пола свою сумку раскрыл и начал доставать оттуда всякую всячину: объемные открытки, с улыбающимися японками, брелоки в виде рыбок и крошечных дамских ножичков с пилками для ногтей…
– Но, но, – попыталась протестовать мама, – нам не надо.