Родники и камни (сборник) - стр. 51
Не возвращаться же на дорогу, чтобы ждать обратного автобуса, который еще Бог весть, пойдет ли? Не отказываться же от всех прелестей редкостного суточного увольнения потому только, что сдуру выпрыгнул из автобуса прежде времени? Не признаваться же самому себе, не говоря уже о водителе с его папироской, когда он поедет обратно, что выпрыгнул сдуру?
Я был еще достаточно молод, чтобы не предаваться отчаянию.
Высоко надо мной сияли бело-голубые звезды Ориона («голубые песцы»?). Впереди, у самого горизонта, мерцали теплые огоньки Научного Центра.
Я опустился на брюхо, выпростал из снега ноги – и пополз.
Я люблю мечтать.
Когда со стороны кажется, будто я глубоко задумался или, того скорее, будто вовсе ни о чем не думаю, я – мечтаю.
Мечтать я люблю о неисполнимом.
Неосуществимом.
В мечте о том, что может исполниться, осуществиться, особенно же о том, что сам при известном старании способен осуществить, есть очевидная неполнота.
Оттенок плана.
Ты лишь поднялся на воздушном шаре над землей, над сегодняшней своей реальностью, чтобы заглянуть подальше, увидеть будущие возможности.
Настоящая мечта – это прорыв в иное пространство.
В котором нет неисполнимого. Потому что всё – изначально неисполнимо.
Где невозможное – возможно.
Точнее будет, если переставить слова: где возможно невозможное.
Возможно – всё.
Про воздушный шар я написал потому, что в эту минуту, за моим окном плывут по небу семь (нет, восемь) красивых, разноцветных монгольфьеров. В двух или трех, что поближе, даже на расстоянии различимы фигурки пассажиров, вдруг ярко взблескивающий огонек горелки.
Здесь нередко, особенно по праздничным дням, предлагают желающим такие воздушные путешествия.
Шары надувают и запускают недалеко от дома, в котором я обитаю, – с широкой поляны в Декштайне. Однажды, прогуливаясь в тех местах, я видел, как раздается в объеме, обретает круглоту, поднимается над землей, толкается, пытаясь оторваться от нее, огромный ярко-желтый лимон; небольшая группка воздухоплавателей дожидалась, пока команда подготовит шар к полету.
Н. очень хотела совершить такое путешествие. Я побаивался. А она не то, чтобы смелая была (слишком скромна для смелости) – просто бесстрашная.
Я несколько раз обещал ей «покатать на шаре», но всё было недосуг. Потом, когда болезнь заперла ее в четырех стенах, она смотрела в окно на проплывавшие над домом желтые, красные, зеленые шары, – полет сделался уже мечтой. Настоящей. Неисполнимой.
Часто ползать по-пластунски мне в армии не приходилось. Разве что в первые месяцы службы, когда мы, начинающие солдаты, отданы были под власть старшины Николаева, известного в полку плодотворным умением превращать штучных людей в безличный личный состав.