Родники и камни (сборник) - стр. 47
Известный психиатр Сикорский, знакомый Гаршина, писал о «Красном цветке», что в рассказе замечательно точно передан характер болезни героя. У таких людей в маниакальном состоянии устремления по большей части соответствуют их обычной логике, но обретают в поступках особенную силу и остроту.
Не знаю, насколько такое положение соответствует взглядам сегодняшней психиатрии, но у Гаршина дело обстояло именно так.
«Война решительно не дает мне покоя… Нервы, что ли, у меня так устроены, только военные телеграммы с обозначением числа убитых и раненых производят на меня действие гораздо более сильное, чем на окружающих», – признается герой гаршинского рассказа «Трус» (речь о русско-турецкой войне конца 1870-х).
Герой этот – не устремленный к великому жертвенному подвигу безумец «Красного цветка», а «смирный, добродушный, молодой человек» (говорит он о себе). Его ревизия сему сумасшедшему дому в том, что он добровольно идет на ненавистную ему войну, уносящую жизни других людей, и погибает в первом же бою.
«Мамочка, я не могу прятаться за стенами учебного заведения, когда мои сверстники лбы и груди подставляют под пули. Благословите меня».
Это: Всеволод Гаршин – матери (весна 1877-го).
Может не идти.
Студент (Горного института).
Болен.
Но: не может – не идти.
Когда другие… под пули…
«Война есть общее горе, общее страдание, и уклоняться от нее, может быть, и позволительно, но мне это не нравится»… Это – один из его героев всё о той же войне.
Еще ни в чем не преуспел студент Горного института Всеволод Гаршин.
Учебные занятия – оставляют желать лучшего.
Любовь, – похоже, оказалась не тем, чего искал, чем почудилась поначалу.
Быт – трудный, с заботой о набойках на сапоги.
Литература – мечта, им владеющая («я должен идти по этой дороге во что бы то ни стало»), – пока лишь один никем не примеченный газетный очерк о земском собрании (текст в духе прозаиков-публицистов тех лет), плюс такой же немного значащий газетный отчет об очередной художественной выставке, да несколько рукописных стихотворений, которые и послать-то куда-нибудь стыдно.
Он идет лоб и грудь подставлять под пули, добровольно расставаясь с самой дорогой из всех возможных жизнью – с жизнью, еще – не начатой. Полной надежд.
«Если меня пустят, прощайте, моя дорогая; живой я, должно быть, не вернусь»…
Это он, собираясь на войну, – девушке, которую, ему кажется, что любит.
«Не смейся над моей пророческой тоскою. / Я знал: удар судьбы меня не обойдет…»
Одно из любимейших его стихотворений:
С этим знанием – что «не обойдет» –