Родная страна - стр. 32
Всю неделю я циркулировал по плайе с большим термосом холоднозаваренного концентрата и наливал по чашечке всем желающим или нуждающимся. И каждый угостившийся был потрясен дивным ароматом. Забавно было смотреть, как человек впервые осторожненько отпивает глоток холодного кофе, потому что на вид и на запах он очень крепкий, а любители кофе давно привыкли считать, что «крепкий» равносильно «горький». Но стоит первым каплям попасть на язык, как кофейный аромат просачивается в глубину горла и заполняет синусовые полости, и ваш нос громко заявляет: «Это очень-очень крепко!» Аромат и вправду крепкий, но в нем нет ни намека на горечь. Словно кто-то взял чашку кофе и убрал из нее все, что хоть немного портит восхитительный вкус, оставив лишь чистую, мощную кофейную эссенцию, объединившую в себе все самые тонкие неуловимые ароматы: цитрус, какао, чуть-чуть кленового сиропа, наложенные на яркий, привычный кофейный вкус, который вы хорошо знаете и любите.
За неделю я обратил в культ холодного кофе не меньше дюжины человек, и единственной сложностью было помешать Энджи выпить все, что я не успел раздать. Зато утром последнего дня у нас будет огромный запас реактивного топлива – хватит и на сборы, и на Исход. Перед сожжением храма я высыпал в банку все остатки кофе, и если мы выпьем хоть половину, то организаторам Исхода придется в перерывах между волнами выпускать нас на плайю, чтобы мы, побегав кругами, выплеснули избыток энергии.
Размышляя об этом, я снял термос с пояса и встряхнул:
– Хочешь волшебного кофейного сока?
– Угу. – Энджи взяла у меня фляжку и приложилась.
– Оставь немного мне. – Я отобрал у нее фляжку и допил последние несколько глотков. После глубокого транса, испытанного при виде горящего храма, мне хотелось найти какой-нибудь лагерь с подушками и свернуться калачиком на мягкой груде, однако фестиваль близился к концу, и в эту последнюю ночь я собирался танцевать до утра, поэтому нуждался в ракетном топливе.
Опустив фляжку, я сразу заметил Машу и Зеба. Они шли рука об руку на негнущихся ногах, с каменными застывшими лицами. Во мраке ночи до них было метров пятьдесят, и поначалу мне подумалось, что после всех необычайных событий этого вечера они погрузились в состояние глубокого спокойствия. Но вскоре убедился в своей ошибке. За ними по пятам шли двое крупных мужчин в вязаных шапках, таких же, как у Кэрри Джонстон – или ее близнеца. Их лица были скрыты под серыми шарфами, хотя пыльная буря давно закончилась. Толпа слегка расступилась, и я заметил, что одеты они тоже как Кэрри Джонстон – в такие же полувоенные кители, мешковатые штаны и высокие черные ботинки. Что-то еще в них по-нехорошему цепляло глаз, и я не сразу понял, в чем дело, но потом дошло: они же темнушники – ни электролюминесцентной проволоки, ни фонариков. И, кстати, Зеб и Маша тоже погрузились в полную тьму.