Родная партия - стр. 34

Так и что, товарищ Велихов-Озёров? Историк меняет историю?

Ключ в дверь, тихий поворот: раз, два, три. Свет в коридоре горел, но Виктории Револиевны нигде не было. Пахло домашним уютом и, кажется, цветочным чаем как из китайской лавки.

Я тихо разулся, пошел на носочках в свою комнату, старательно избегая встречи с кем-либо. Первым делом смою с себя напряжение, а потом заполню дневник, буду делиться впечатлениями. В последние минуты зародилось неприятное чувство, будто зря согласился на предложение Ивана, вероятно, такое колебание в принятии решения нормально. Не каждому суждено творить историю заново.

Услышался посторонний голос. Кто пришел? В полночь у нас никогда не было гостей, кроме десятого марта, но тот день исключение – умер Черненко, к директору автозавода пришли незнакомцы, вероятно коллеги с работы. Остановился, медленно опустил чемодан, попытался понять разговор.

Звуки исходили из кухни. Говорили две женщины, одна из которых Виктория Револиевна. Обернулся: на крючке висела чья-то шуба, алые туфли стояли в углу. Мама “Андрея Ивановича” старательно избегала красного цвета – по её словам, этого цвета и так хватало на улицах страны. У хозяйствующей по дому Риммы туфель никогда не было.

Скромной поступью двинулся в гостиную, в которой никого не оказалось. Я молчал и слушал речь.

– Он изменился, сильно изменился. Каждый день боюсь, как бы не сошел с верного пути, сколько же мы намаялись с ним. Мы его очень любим, но в последние годы доходило до невыносимого.

– Правда изменился?

– Это случилось внезапно. Андрюша тогда вернулся с очередной попойки, его привезли друзья и спихнули нам под дверь. Какой позор, думали мы. Ведь здесь живут люди из Совмина. в комсомоле тогда поговаривали о его исключении из ЦК. Гришенька аж дату запомнил – девятого числа, сразу после Женского дня. С тех пор ни капли не пьет, ведёт себя послушно.

– Удивительно, Виктория Револиевна.

– Может, это и судьба, что ты вернулась в такой момент. Ему нужна поддержка.

Пауза.

– Виктория Револиевна, боюсь, из-за меня тогда Андрей и сломался. Не навредить бы.

– Что ты, Андрюша тебя любил, и сердцем чувствую, что до сих пор любит. У молодых, из непростых семей, всё так сложно, Шекспир бы позавидовал.

– Ромео и Джульетта? – во втором женском голосе послышалась усмешка.

– Ладно, расскажи лучше, как там, в Берлине?

– Ох… Можно, я отвечу по-булгаковски?

Виктория Револиевна засмеялась.

– Люди те же, только чуточку посчастливее, – продолжил второй голос. – Квартирный вопрос их испортил. Но картина писана на том же холсте, теми же красками.