Революция для своих. Постиндустриальная Утопия - стр. 35

В уста своему персонажу Ивану Карамазову Достоевский вложил фразу: «Если бога нет, значит все можно». Перефразируя, можно сказать: «если свободы воли нет, то ничего нельзя». Отрицание свободы воли легитимирует любую власть как систему, объявляющую себя главным носителем и мерилом истины. Ведь раз свободы воли нет, то каждый человек должен… А вот что именно он должен, об этом знают лишь «знающие истину». Не важно, называют ли их жрецами, исполняющими волю богов, учеными, открывшими тайны природы, или идеологами, установившими «единственно верную» философию. Главное, что эти «знающие» обладают монополией на истину. Чаще за такими истинами скрывается лицемерие, хотя «знающие» могут действительно верить в непогрешимость своего метода.

Поэтому между «незнайками» и «всезнайками» более симпатичным типом выглядят первые. Эта симпатия выражена и во фразе Сократа «я знаю, что ничего не знаю», и в библейском «блаженны нищие духом», и в «Похвальном слове глупости» Эразма Роттердамского, и в популярных сказках про дурака, с которым случаются чудеса. Носовский Незнайка – один из таких архетипических образов дурака, близкого к иному миру. Речь идет как минимум о мире незамутненного знанием восприятия. Ведь знание – это зона комфорта и гомеостаз для воли, а свобода, порождающая творческую волю, ближе к чистому восприятию. Но с учетом того, что абсолютная свобода есть пустота, воспринимать в ней нечего. Поэтому как максимум, это мир небытия. Освобождение в своей конечной идеальной точке является стремлением стать либо всем, либо никем, избавившись от любых ограничивающих атрибутов.

Между полюсами знания и незнания расположилось пространство их диалогического взаимодействия – понимания. Сказочный дурак, обретающий мудрость, выступает посредником между знанием и незнанием, осуществляя понимание. Естественно, это качество архетипического «дурака-мудреца», потому что существуют и просто дураки без какого-либо секрета – люди, лишенные стремления понимать, либо считающие, что понимают уже достаточно. Именно такие дураки предстают как «нормальные» люди.

Сократовское «я знаю, что ничего не знаю» и декартовское «мыслю – значит, существую» – две главные идеи, между которыми снует челнок европейской философии. Из них родился дух просвещения и вера в науку (позитивизм). Но человеческий рационализм этим духом слишком преувеличен.

Знания, которыми невозможно воспользоваться, выглядят как лишние и потому способны вызывать «многую скорбь». Такие знания подвисают в вакууме непонимания, а потому непредсказуемы по плодам своим. Общество, а часто и сам первооткрыватель, еще не готовы к такому знанию. Особенно же вера в безграничную силу разума пошатнулась в ХХ веке, когда технологии уничтожения и эксплуатации людей достигли особой изощренности именно под руководством науки и под знаменами разума. Сократовское сомнение обрело новое звучание – теперь это сомнение в возможности знания как такового, что и получило отражение в философии постмодернистов. Фактически мы снова вернулись к истоку – к Сократу.