Ревность - стр. 26
– А ты, как всегда, в своём амплуа: ничего не вижу, не слышу, не знаю.
Я почти слышала, как раздражение булькало внутри него, угрожая незапланированным выходом из берегов. За время нашей совместной жизни для меня стало привычным гасить Герины темпераментные взрывы. Но сейчас я сама, как никогда, нуждалась в поддержке, и абсолютно уверена в том факте, что женщины переживали несчастье, случившееся со мной, гораздо глубже нежели их мужья.
– Давай не здесь. Потерпи, пожалуйста, до дома.
Мою согнутую в локте руку, на которой болтался перекинутый меховой палантин, а на тыльной стороне ладони до сих пор пламенел след недавнего поцелуя Петра Аркадьевича, стиснули жёсткие пальцы. Больно. Я дёрнулась, но другая рука держала напиток в бокале. Ко всему если сильно извиваться то, во-первых, опозорюсь сама, во-вторых, опозорю мужа и в окончании оболью кого-нибудь недопитой водой.
– Больно, – зашипела рассержено.
– Прикуси язык, Мира. С Петром ты не дерзила, напротив лебезила перед ним. А родному мужу нормально ответить не можешь.
Тиски разжались, хотелось прикоснуться к болезненно пульсирующему участку кожного покрова, но обе руки по-прежнему были заняты.
– Возьми бокал. Я опасаюсь облить кого-нибудь.
Гера недовольно скривился, но выполнил мою просьбу. А я тут же растёрла горящую кожу, чтобы моментально ощутить успокоение.
– Я тебе ничего не сделал, – мужское недовольство проступило сильнее.
– Так я и не говорю, что сделал. Только ты забываешь, что после больницы прошло не так много времени. Я не успела восстановиться и похудела к тому же. Поэтому всё ощущается интенсивнее.
– Ещё максимум полчаса, надо пообщаться кое с кем и после поедем домой.
Я облегчённо выдохнула. Отличная новость. Полчаса – это то, что я способна выдержать, не напрягаясь. Оставшееся время муж переходил от одного приглашённого гостя к другому, я же вынуждена была либо стоять в стороне, если беседовали исключительно мужчины, либо перебрасывалась ничего незначащими фразами при наличии прекрасных и не очень дам.
Поездка домой прошла под аккомпанемент гробового молчания. Я мечтала об ужине, потому как собственный желудок достиг апогея возмущения и высказывал претензии не рычанием, а полосующей болью. О чём думал недовольный супруг – не имела ни малейшего предположения. После моего возращения из больницы я перестала его понимать. Как будто вместе со мной под одной крышей жил абсолютно незнакомый мне человек.
– Ты будешь ужинать? – я поначалу едва ли не бегом бросилась в сторону кухни, но вовремя спохватилась, что не одна и резко затормозив босыми ногами – туфли на шпильке валялись где-то возле входа – обернулась, чтобы задать насущный вопрос.