Рельсы на небеса - стр. 18
– Будьте добры, достаньте мне, пожалуйста, матрац, – обращаюсь я к соседу.
– А почему Пантелеймон? – спросил он меня, даже не подумав встать.
– Потому что необычно. Вы же наверняка какой-нибудь обычный Коля или Сережа. Достаньте мне матрац.
– Я не Коля и не Сережа.
– Ну, Петя, Миша, Ваня – какая разница? – Я поняла, что матрац мне придется доставать самой. Поэтому, перечисляя приходящие мне на ум мужские имена, я расстегнула молнию на сапоге, стянула его и встала, намереваясь взгромоздиться на полку и дотянуться до свернутых в рулоны матрацев на третьей полке. Опережая меня, парень встал, легко снял один рулон и бросил его на мою полку:
– На, не смеши народ, все равно не достала бы.
– Спасибо.
Я развернула матрац и начала застилать постель. Спиной ощущая его оценивающий взгляд, почему-то покраснела, но головы не повернула. Застелив простыни и надев на подушку наволочку, я присела на край, задумавшись, идти или не идти за одеялом.
– Меня зовут Эльнар.
Я подняла глаза. Молча. Молча потому, что сосед оказался прав: он не Коля и не Петя, имя у него действительно необычное. И взгляд совершенно нормальный – веселый.
– Не Пантелеймон, конечно, – усмехнулся парень.
– А почему Эльнар? Ты что, не русский?
Я спросила и удивилась себе. Нет, сам вопрос был очень логичен, потому что у Эльнара совершенно европейское лицо. Мой взгляд выхватил основные черты. Волосы, конечно, темные, но не жгуче-черные, скорее темно-русые. Кожа довольно светлая, и глаза светлые, то ли серые, то ли голубые, при электрическом свете трудно разглядеть. Я машинально отметила про себя, что парень был бы даже красивым, если бы не шрам, пересекавший левую бровь и деформировавший правильные черты его лица. Нет, он не восточный тип, скорее славянский. Так что вопрос логичен. А удивляло меня собственное поведение. Разве можно вот так спрашивать человека – русский он или не русский? Что за национализм? И вообще, мне-то какое дело? Но вопрос был задан.
– Я-то? Русский. – Парень немного помолчал, почему-то уставившись в темное окно, потом встряхнул головой и продолжил как ни в чем не бывало: – Родители так назвали.
– А меня назвали Леной, – почему-то повторила я. – Что ж теперь, не жить? И не знакомиться ни с кем?
Я заметила, как он вздрогнул и неопределенно хмыкнул. То ли удивиться хотел, то ли рассмеяться.
– Главное, не как тебя назвали, а как ты сама себя называешь, – неожиданно серьезным голосом сказал Эльнар. Что-то смутно знакомое послышалось мне в его интонации. Я вспомнила почти сразу. Ксения вчера мне говорила почти то же самое – главное, не кому-то понравиться, а самой себе. Конечно, ей легче: у нее имя редкое, звучное. Когда она произносит «Ксения», вспоминается что-то дворянское, трогательно-забытое. «Балы, красавицы, лакеи, юнкера…».