Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - стр. 21

. На уроках фонетики мы садились перед зеркалом и учились некоему мифическому британскому английскому XIX века, который требовал от нас широко открывать рот, показывать зубы и делать жуткую усмешку Чеширского кота. Робин Гуд и компания его разношерстных друзей, которые грабили богачей, нравились мне больше, чем пионерки – подружки Аллы с голубыми тенями, пользующиеся общим дезодорантом. Я была ни за них, ни против них, я просто была в стороне, неприсоединившаяся. Алла не могла терпеть такое дерзкое неподчинение.

Она стала называть меня жидовкой и позволяла себе антисемитские высказывания. Я не реагировала, так как это никак не влияло на наши отношения. Одна девочка из Аллиного окружения даже подошла ко мне и ласково сказала, что на самом деле я не похожа на еврейку. Она думала, что со мной всё в порядке. Эта борьба была не на почве предрассудков, это была борьба за доминирование. Алла стала явно агрессивной, а я была намеренно вызывающей. Между тем мы вместе маршировали, клялись в пионерской дружбе и участвовали в соревнованиях по плаванью, так как мы обе были хорошими пловчихами.

Однажды наш пионервожатый, парень примерно 20 лет, весьма благовоспитанный, с длинными усами, по которым текло много пива и всяких небылиц, выбрал меня и Аллу для особого похода к лесному озеру. Он использовал это для того, чтобы встретиться со своей девушкой, культорганизатором из другого отряда. Аллу и меня оставили одних плавать в лесном озере без надзора взрослых. Я помню это озеро в форме луны с плакучими ивами по берегам. Вода в нем была жутко спокойная и мутная. Я медленно плыла, ощущая пальцами темно-зеленые водоросли. Вдруг моя голова оказалась под водой, и я ничего больше не видела. Кто-то давил мне на голову, держа меня, обессиленную, под водой, несколько секунд, минуту, вечность. Я старалась вырваться и всплыть на поверхность, но чья-то рука крепко меня держала, а под ногами не было дна, не за что было ухватиться. Я задыхалась. Была ли это только игра? Утопить и спасти? Я не знаю, как это назвать. Я не помню, как я выбралась на берег, как-то отшутилась, побежала в сельпо возле лагеря и позвонила папе. Я попросила его забрать меня из лагеря. Он сказал, что не может. Он понимал, что это было жестоко, но такова была жизнь в этой стране, я должна была научиться выживать.

Он обещал как можно быстрее перевести меня в другой отряд. Я его не виню, потому что я полностью не рассказала ему, что произошло. Я не могла даже высказать это, а он не смог бы понять. Он ни о чем меня не спрашивал. Возможно, он боялся, что самые страшные его предположения окажутся правдой.