Размышления над первой книгой Исповеди Августина - стр. 9

Августин родился в маленьком городке Тагаста (ныне Сук-Ахрас в Алжире). Городок являлся частью провинции Африка, которая входила в Римскую империю. В древности эта страна называлась Нумидией. Нумидия была покорена Карфагеном. Карфаген был завоеван Римом. Провинция Африка стала неотъемлемой частью Римской империи, и населявшие ее народы общались между собой на латинском языке – языка Рима.

Маму Августина родители назвали Моникой в честь нумидийской языческой богини Монны. Моника же всем сердцем уверовала в Христа.

Особенно повлияла на Монику служанка-христианка в доме родителей. Моника часто ее вспоминала и рассказывала о ней сыну.

Моника не получила образования. Ее мудростью стала вера. В правоту Христа она поверила твердо и бесповоротно.

Отец Августина – Патрикий (Патрициус) носил родовое имя Аврелиев. Аврелии – древний римский род. Может быть, один из далеких предков Патрикия был карфагенянином43, сражался против Рима в Пунический войнах, попал в плен и стал рабом Аврелиев. Впоследствии он или его потомок мог получить свободу и римское гражданство, а также и родовое имя прежних хозяев – Аврелий. Возможно, поэтому африканец Августин носил римское родовое имя. Но это лишь предположение…

Само имя «Августин» означает «маленький Август», «маленький император». Видимо, родители связывали с ним свои самые честолюбивые планы.

Августин не изучает свою генеалогию – историю своей плоти. Его интересует куда более важный вопрос о том, как зарождается и поддерживается жизнь в ребенке.

Вывод Августина поразителен – это Сам Бог поддерживает в ребенке жизнь. Именно Он не только дает молоко матерям и кормилицам, но и дает им желание отдавать это молоко ребенку! Это не столько воля матери или кормилицы, сколько установление, созданное Богом от начала времен. Именно Он дает ребенку желание пить именно столько молока, сколько Он дает ему через мать или кормилицу.

И ведь тем, что Он дает младенцу всё необходимое, Он призывает человека обратиться к Себе. Но мы не замечаем этого, не помним об этом. А об этом действительно стоит задуматься.

(8)

Потом я начал смеяться – сначала во сне,

потом и бодрствуя.

Так мне рассказывали,

и я верю, что именно так и было,

потому что наблюдал это и у других младенцев.

Сам же ничего этого не помню.

И вот, мало-помалу я начал различать, где я,

и хотел выразить свои желания тем людям,

через которых они могли быть утолены,

и не мог, так как желания были внутри, а люди – снаружи,

и никаким органом внешних чувств

невозможно было проникнуть внутрь души моей.

Барахтаясь и крича, пытался я этими знаками