Размер шрифта
-
+

Разделение вод - стр. 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

* * *
Рассказ мальчика

«Ханука 5573 года выдалась на редкость холодной, даже для наших мест. В синагоге приходилось топить все время, когда там были люди, на все равно на зажигание ханукальных свечей приходило очень мало народу.

В тот вечер раввин реб Йоселе успел зажечь ханукальные свечи, и только начал петь:

„А-нейрос а-лолу ану мадликин…“ („Эти свечи мы зажигаем…) как в дверь синагоги дважды постучали – сначала робко, а потом посильнее. Я побежал и открыл, и прямо на меня начал валиться какой-то ужасный, весь обмороженный человек, обернутый лохмотьями.

Человек упал на пол синагоги, и подоспевший шамес (синагогальный служка) помог мне втащить его внутрь. Мы развернули лохмотья, чтобы растереть несчастного, но под ними оказалась изрядно потрепанная форма французского солдата!

– Он отстал от армии Наполеона! – сказал шамес (синагогальный служка). – Мойше (это мне), сбегай-ка за урядником, а то и так говорят, что евреи помогают французам.

Тем временем французский солдат, лежа на полу (мы подтащили его поближе к печке), что-то бормотал.

– Он говорит, что он еврей! – вдруг сказал реб Йоселе, все это время прислушивавшийся к словам солдата.

И впрямь, солдат бормотал на святом языке:

– Ани йегуди! Ани йегуди! (Я – еврей!)

Недаром говорили, что французские евреи не знают нашего языка – идиша.

– Погоди бежать за урядником, – повелительно сказал раввин. – Давайте сначала мы его отогреем. И чтобы никому ни слова!

Раввин оглянулся и внимательно оглядел находившихся на тот момент в синагоге немногих людей (все они согласно закивали).

После того, как прихожане разошлись, рав спросил меня:

– Мойше, у вас ванна осталась?

– Да, конечно, – засмеялся я. Когда я родился, отец решил в Смоленске купить ванночку для младенца, но придя в лавку, постеснялся брать маленькую (не приличествует богатому купцу), и взял самую дорогую – на взрослого человека.

– Отлично. Потащим его к вам.

Мы завернули французского солдата в старый талес, чтобы не было видно его формы, и оттащили в наш дом. Отец немного ворчал, что это безумие – приносить в дом солдата вражеской армии, но против воли раввина ничего сделать не мог.

Когда ванна уже была наполнена горячей водой, и мы раздели солдата, то отпали последние сомнения в том, что он еврей. Наполеоновский солдат был обрезан.

Горячая ванна, растирание спиртом и мягкая кровать в теплой комнате привели к тому, что щеки солдата порозовели и он заснул крепким сном.

Утром я проснулся рано и заглянул в комнату к солдату – мне хотелось поговорить с ним, расспросить о том, как живут люди во Франции. Французского я не знал, но мне казалось, что солдат должен знать святой язык, а по ивриту я успевал лучше всех в ешиве.

Когда я заглянул в комнату, француз подскочил на кровати:

– Где мои вещи? – спросил он на иврите.

– Отец приказал сжечь вашу форму, чтобы ее случайно не увидел кто-нибудь.

– А мешок? У меня же был мешок? – почти закричал он.

– Не волнуйтесь, – успокоил я его. – Мешок мы не тронули.

– Пожалуйста, мальчик, принеси его сюда, – попросил он.

– Меня зовут Моше, – представился я.

– А меня – Жан. Но это по-французски. По-еврейски же меня звать Ионой.

Я сбегал на кухню, где валялся небольшой мешок, с которым вчера Жан пришел в синагогу. Там меня нагрузили заодно подносом с завтраком для Жана, и я вернулся в его комнату.

Мне сразу бросилось в глаза, что Жан, несмотря на свой голодный вид, первым делом развязал мешок и заглянул внутрь. И только после этого принялся за еду.

Пока Жан ел, я незаметно (как мне самому казалось), его разглядывал. Жан хотя и выглядел моложаво, но на самом деле ему шел не менее чем четвертый десяток. Наевшись, он откинулся на подушки, а я принес текст послетрапезной молитвы.

Постепенно Жан стал поправляться. Я носил ему еду прямо в комнату (отец решил, что так будет лучше, чтобы лишние люди не знали о скрывающемся в нашем доме французском солдате), а Жан на святом языке, которым он владел еще лучше меня, рассказывал о наполеоновских походах.

Страница 1