Разбойник - стр. 34
Боярин дремал, удобно устроившись на ворохе барахла, наваленного поверх сундуков с церковной казной. Идея отправить казну в Царьград без сильной охраны, полагаясь лишь на дружину неизвестного ему князя, боярину изначально не понравилась. Но с приказами не спорят. Боярин подчинился. Размышляя над превратностями судьбы, он не думал, что судьба приведет вновь в Царьград, где боярин провел несколько счастливых лет, служа в личной охране принцессы. Где-то там в далеком Константинополе остался его сын. Ему сейчас поди двадцатый год пошел – муж взрослый. Сын регулярно писал письма, все собирался приехать, проведать отца, но империя испытывала трудные времена, и сын считал своим долгом оставаться там, где он нужен. Судьба подарила шанс увидеть сына, прижать кровиночку к груди. Законных сыновей у боярина не было, жена умерла во время мора, будучи на сносях, а второй раз жениться боярин не сподобился. Холопки рожали с завидной регулярностью, но сыновей бог боярину больше не дал. Наказал за совершенный грех. Так уж полюбилась боярину одна замужняя ромейка, что Вострый кнут взял грех на душу – сделал ее вдовой. От мук содеянного потом и ушел из мира. Вот только мир его не отпускал, не давал покоя. Искупить грех молитвою – дело нехитрое, а вот благими делами на благо Руси, кровь свою пролить за веру Христову – дело богоугодное.
Вдруг в тишине раздалось тихое бульканье. Этот звук боярин ни с чем не спутает. Звук вскрытой глотки. Абсолютно бесшумно он потянулся за ножом. Замер, обхватив рукоять засапожника. Точно, кто-то крался по доске правого борта. Боярин осторожно, очень медленно вынул нож из голенища сапога. Над ним нависла тень полуобнаженного человека, сквозь прикрытые веки боярин не столько видел, сколько чувствовал ауру убийцы.
Человек замешкался на секунду, выбирая, куда воткнуть свой кривой кинжал: в сердце или глотку перерезать… Нагнулся над спящим, чтобы сподручней было зажать рот умирающему, и в этот момент его обнаженную грудь обожгла адская боль, ноги налились тяжестью, и жуткий холод сковал конечности. Обмякшее тело упало на воеводу.
Боярин быстро скинул мертвеца в реку, тело ушло под воду с громким всплеском.
– Ратуйте! – над водной гладью реки голос Вострого кнута прогремел, как гром среди ясного неба.
Воевода был уже на ногах, сабля с тихим шелестом покидает лагалище и, описав широкую дугу, опускается на шею перевалившегося на борт врага, отсеченная голова скатывается но дно струга, а мертвое тело плавно опускается в холодную воду реки.
Боярин успел заметить, что берег осветили сотни горящих стрел, поднявшихся ввысь, но разглядывать, что там и как, у боярина времени не осталось. На борт струга с облепивших кораблик лодок посыпались вороги с острыми саблями. Отец Филарет вновь стал Вострым кнутом, чье имя во времена не столь отдаленные наводило ужас на врагов. Боярин просто отдался стихии боя, отражая вражеские клинки, отвечая на сыпавшиеся удары столь стремительно, что у противника не было шансов остаться живыми. Вот только одно но… На борт струга теперь лезли одоспешенные ордынцы. Не татары-казаки, не голь перекатная, промышлявшая купцами, а самые настоящие воины в полном доспехе. Оттого большинство ударов кривой сабли боярина успешно гасили крепкие доспехи ордынцев. Боярин умудрялся балансировать на узкой доске, идущей вдоль борта струга. Повсюду, куда ни глянь – идет отчаянная сеча. Татары поначалу были обескуражены количеством встретивших их воинов, но первая растерянность прошла, и они, повинуясь приказам десятников, усилили натиск. Огромный воин с топором в одной руке и круглым щитом в другой встал перед боярином после того, как Вострый кнут пинком подсек ноги татарина, пытавшегося устоять на скользкой доске. Струг сильно накренился на левый борт из-за большого числа ворогов, забравшихся на кораблик, чудом еще не перевернувшийся. Боярин даже не стал рубить руки незадачливому бусорману – экономил силы, просто подсек тому ногу, и тело в тяжелом доспехе отправилось за борт кормить рыб.