Райский уголок - стр. 20
По сравнению с предыдущими эта беременность была совершенно непраздничной. Мамины беременности от нашего биологического отца в 1960-е – моей сестрой, мной и нашим младшим братом – превращались в грандиозное торжество: заказывались персональная акушерка и одеяла из «Хэрродс», мужа экономки просили перекрасить комнату для малыша в нейтральный кремовый цвет, шили стильные платья для беременных из модных тканей с принтами «Либерти», у Бенсонов брали напрокат люльку, которую смастерили к рождению Тобиаса Х. Бенсона в 1812 году, – с такой тончайшей резьбой, что ее можно было полировать только при помощи дыхания и перышка, а уж никак не полиролем и обычной желтой тряпкой – и наперед продумывались крестины, крестные родители, гравировка на бокалах и подарочной первой кружечке к рождению младенца. И имена.
Беременности в браке с нашим отцом были – как я уже сказала – яркими, радостными и скорбными.
А эта, 1976 года, была наполовину тайной, осуждаемой, отвергнутой, к ней отнеслись пренебрежительно, и из-за нее плакали. Даже мама, которая намеренно ее спровоцировала, была так опечалена, что ложками ела «Хорликс»[8] прямо из банки; а поскольку не выкурила ни единой сигареты и пила только кофе без кофеина с тоннами сахара, то стремительно набрала вес и вынуждена была закидывать ноги на табурет, чтобы вены не болели, а под конец перестала работать, потому что с трудом втискивалась за баранку прачечного фургона.
Мистер Холт был настолько разочарован, зол, удручен и раздосадован, что еле-еле заставлял себя с ней разговаривать.
А затем, однажды на рассвете, в день рождения Джорджа Беста[9], у мамы отошли воды – ровно в тот момент, когда мистер Холт наливал себе чашку чая и слушал по радио пятичасовые новости. Мама спросила, не мог бы он поехать на работу через Королевскую больницу. Он кивнул и ждал, пока мама наденет туфли. Некоторое время наблюдал, как она мучается, а потом наклонился и завязал ей шнурки. Она поблагодарила его, положила руки ему на плечи и улыбнулась впервые за много недель, и он сказал:
– Ну, мы так весь день тут проторчим.
И они вышли.
Мы с сестрой проснулись, начали собираться в школу и тут обнаружили записку: Уехали в клинику за малышом. А ниже мама нарисовала младенца и голову лошади. Она всегда рисовала голову лошади, потому что это было единственное, что она умела рисовать, и так показывала, что счастлива.
Несмотря на лошадиную голову, я расстроилась, что мама уехала одна. Но сестра сказала: «Мы только путались бы под ногами – и ты что, реально хочешь увидеть, как вылезает младенец?» – и оба аргумента оказались убедительными.