Ратоборцы - стр. 4
Теперь Тихону стало всё понятно. И действительно, если обратиться к местной знахарке, то вскоре придёт всё село. А толпе уже ничего объяснить и доказать не получится. Разгневанные прихожане растерзают басурманина.
Спать после долгой дороги хотелось страшно. Глаза сами закрывались.
– Батюшка, а в округе есть медведи? – инок накрыл несчастного. Вернулся на лавку.
– Что ты, сын мой?! Откуда ж им здесь взяться? Поизвели их всех давно! В Москве, у царя-батюшки, слыхал есть. А в округе…
– Но кто-то ж ему эти раны нанёс? – Почесал Тихон заросший в дороге подбородок. В Обители запрещалось носить бороду, чтобы в бою, никто не мог за неё схватить.
– Поговаривают, что вёз Яшка с собой какую-то клеть накрытую. И зверя в ней какого-то диковинного. Ребятишки заглядывали, но рассказывают что-то странное и несуразное. А потом вот… Пётр… часовенька, – тяжело вздохнул Отец Алексий.
Тихон ещё посидел, пытаясь собрать воедино услышанную информацию. Главное, что этот басурманин не при чём. Но ведь осквернить жилище Господа могли и его сообщники. Голова уже отказывалась связно мыслить. Глаза слипались. До утра всё точно может подождать.
– Простите, Батюшка, – широко зевнул инок. – С дороги я уже…
– О, Господи! Помилуй недогадливого! – запричитал священник.
Он провёл гостя к одной из лавок. Самой длинной и широкой. Судя по всему своей. Пожелал добрых снов. Ответить Тихон не успел. Он так стремительно проваливался в сон, будто летел в пропасть. Меньше чем через минуту уже крепко спал.
Ночью разбудило чьё-то бормотание. Ратоборец перевернулся на другой бок и попытался не обращать на него внимания. Сквозь сон подумалось, что это Брат Макар молится. Он много раз за ночь просыпался, чтобы помолиться. Тихон, живя с ним в одной келье, за несколько лет привык. Но всё равно от шорохов и бормотания часто просыпался. Зашуршало. Тоненько скрипнули половицы.
– Тихо, дорогой, тихо, – на пределе слышимости произнёс отец Алексий.
Тихон повернулся. Басурманин широко раскрытыми глазами смотрел в потолок. Что-то залопотал. Да настолько быстро, будто старался успеть до утра пересказать собственную жизнь в самых мельчайших подробностях. При свете лучины священник влажным лоскутом протирал лицо и грудь израненного, там, где это было возможно.
Иноку вспомнилось, как он сам захворал подобным образом. Как его выхаживали всей Обителью. Ему тогда было девять или десять. Начался сильный жар. Поначалу мерещилось непонятное. Будто прыгнуть в окно хотелось, но при этом казалось, что окно в келье украл какой-то нехороший человек. А потом он видел ангелов. Разговаривал с ними, пел. За него молилась вся Обитель. Братья по очереди дежурили у постели больного. Бог миловал. Четыре дня держался у Тихона сильный жар. Потом начал спадать.