Рассказы о Гагарине - стр. 3
– Ну так прочти какое хочешь, – улыбнулась учительница Ксения Герасимовна, – пусть и нелюбимое.
Толстый мальчик снова одёрнул пиджачок, прочистил горло и сказал, что нелюбимого стихотворения тоже прочесть не может: на кой ему было запоминать нелюбимые стихи?
Он вернулся на своё место, ничуть не смущённый хихиканьем класса, и тут же принялся что-то жевать, осторожно добывая пищу из парты. Ксения Герасимовна вызвала Гагарина. Она ещё не договорила фамилию, а Юра выметнулся из-за парты и стремглав – к учительскому столу.
– Моё любимое стихотворение! – объявил он звонко.
Анна Тимофеевна понимала радость и нетерпение сына. Юра любил стихи про лётчиков, самолёты, небо и раз даже выступал в Гжатске на районном смотре самодеятельности и заслужил там книжку Маршака и почётную грамоту. Но он не стал читать стихотворение, принёсшее ему гжатский триумф, и Анне Тимофеевне понравилось, что он не прельстился готовым успехом.
– Что ты как испорченная пластинка? – прервала учительница. – Давай дальше.
– Давно мне наскучило дома… – сказал Юра каким-то затухающим голосом.
Класс громко рассмеялся. Юра поглядел возмущённо на товарищей, сердито – на учительницу, и тут пронзительно прозвенел звонок – вестник освобождения.
– Ну, хоть тебе и наскучило дома, а придётся идти домой! – улыбнулась Ксения Герасимовна. – Наш первый школьный день окончен.
Ребята захлопали крышками парт.
– Не разбегаться! – остановила их учительница. – Постройтесь в линейку!
– Как это – в линейку, Ксения Герасимовна?
– По росту.
Начинается катавасия. Особенно взволнован Юра. Он мерится с товарищами, проводя ребром ладони от чужого темени к своему виску, лбу, уху и неизменно оказывается выше ростом. Вот чудеса: этот малыш самый высокий в классе! Со скромной гордостью Юра занимает место правофлангового, но отсюда его бесцеремонно теснят другие, рослые ученики, и он оказывается почти в хвосте.
Но и тут не кончились его страдания. Лишь две девочки добродушно согласились считать себя ниже Юры, но, оглянув замыкающих линейку, учительница решительно переставила Юру в самый хвост.
Он стоял закусив губы, весь напрягшись, чтоб не разрыдаться. А во главе линейки невозмутимо высился толстяк, не знавший ни одного стихотворения. Едва учительница произнесла: «По домам!» – как Юра опрометью кинулся из класса и угодил в добрые руки матери. Она всё видела, всё поняла.