Распутник - стр. 41
– Похищение и порка не считаются?
– Тебе больно?
– Нет.
Он снова повернулся к ней спиной, определенно закончив разговор. Пенелопа долго смотрела на него, а потом (то ли от усталости, то ли от раздражения) выпалила:
– Просто… если женщину похищают и принуждают к замужеству, она вправе рассчитывать на… чуть больше душевных переживаний. Вот и все!
Он раздражающе медленно повернулся к ней лицом, и воздух между ними словно сгустился, и Пенелопа внезапно сообразила, что лежит всего в каких-нибудь нескольких дюймах от него на теплом тюфяке в пустом доме, под одним одеялом, точнее даже – под его пальто. И еще она сообразила, что, пожалуй, не следовало намекать на недостаток волнений сегодняшней ночью.
Потому что она вовсе не была уверена, что готова к дополнительному возбуждению.
– Я не имела в виду… – торопливо произнесла она, стремясь все исправить.
– О! Я думаю, ты прекрасно выразила все, что имела в виду. – Слова срывались с его губ негромко и мрачно, и Пенелопа вдруг засомневалась, что ей не страшно. – Или я кажусь тебе недостаточно возбуждающим? Как я могу сделать эту ночь более удовлетворяющей вас, миледи?
От негромкого вопроса ее пронзило дрожью… то, как слово «удовлетворяющей» гладко соскользнуло с его языка, заставило сердце заколотиться, а желудок сжаться. Похоже, ночь становится весьма волнующей, причем на удивление быстро.
На вкус Пенелопы, вообще все происходило слишком быстро.
– Ни к чему, – произнесла она на тревожно высокой ноте. – Все прекрасно.
– Прекрасно?
И тут он к ней прикоснулся. Рука соскользнула с запястья на бедро, и в этот же самый миг все ее чувства сосредоточились в одном месте, под плащом и юбками, где, вне всякого сомнения, ощущался обжигающий жар его крупной ладони. Он не сжимал ее сильнее, не делал ничего, чтобы прижать ее к себе, ничего, чтобы хоть как-то сдвинуть ее с места, и Пенелопа понимала, что еще может отпрянуть… что должна отпрянуть… и все-таки…
Не хотела.
Вместо этого она словно парила там, на краю чего-то нового и неизведанного… и волнующего.
Она посмотрела ему в глаза, темные в этом тусклом свете, безмолвно умоляя сделать что-нибудь.
Но он ничего не сделал, а только сказал:
– Выкладывай свою карту, Пенелопа.
У нее невольно приоткрылся рот, когда она услышала эти слова, такую власть он отдавал ей в эту минуту. И Пенелопа поняла, что впервые в жизни мужчина дал ей возможность самой сделать выбор. Ирония заключалась в том, кто был этот мужчина. Тот самый, что за каких-то несколько часов лишил ее вообще любого выбора. Но сейчас он предоставлял ей ту свободу, о которой говорил раньше. Приключение, которое обещал. Власть была опьяняющей. Неотразимой.