Раритет - стр. 10
***
Через три года после прибытия в Израиль пришлось признать, что никаких надежд на изменение плачевного положения нет. И не предвидится. Тогда он и душа его впали в спячку. Говоря же ученым языком, его скрутила глубокая депрессия. Специалисты не дадут соврать – пребывать долгое время в этом состоянии для человека мучительно. Неудивительно, что мысль о самоубийстве, как единственном способе решить все проблемы, многажды посещала Исидора. Но он не поддался соблазну. То ли по причине своего жизнелюбия, то ли (и это, пожалуй, ближе к истине) потому, что не желал доставить дополнительные огорчения своим жене и дочери. Он и так вверг их в состояние нищеты и отчаяния. А улизнуть в мир иной, оставив их совсем одних на чужбине, было бы и вовсе нечестно. Хотя еще неизвестно, так ли уж была бы огорчена супруга? Раньше она безоговорочно верила в него и в его предназначение. Но в последние годы со все большим и плохо скрываемым сомнением относилась и к нему, и к его время от времени возникавшим планам и идеям. До своего отъезда, он этими идеями буквально фонтанировал. Теперь это был не фонтан, а редкие капли из крана, которые еще капают, хотя воду уже отключили. Более того, жена словно стремилась своим скептицизмом побыстрее загасить эти все реже возникавшие порывы, как угольки от непогашенной сигареты, чреватой лишь новыми бедами. «Что ж ты мне последние крылья обрезаешь?» – упрекал он ее, но понимал при этом, что давно превратился в обузу и она, возможно, была бы не прочь эту обузу сбросить. Не зря же говорят, если сломал собственную жизнь, ничего не остается, как портить жизнь своим близким. Вот этим он, похоже, и занимается.
Дочка, правда, – дело другое. Она росла в убеждении, что он-то и есть тот герой, с кого и надобно «делать жизнь». Увы, в последнее время этот его образ все сильнее подвергался эрозии, и это доставляло ему наибольшие страдания. Да и самое сильное чувство вины он испытывал именно из-за нее.
Дочка, впрочем, давно вышла замуж за хорошего человека и жила своим домом, воспитывая двух очаровательных крошек.
***
Но внезапно случилось чудо. Однажды, перебирая свои бумаги, Исидор наткнулся на лет двадцать назад начатый и недописанный рассказик. Не дописан он был по той причине, что, числя себя поэтом, он дожидался прилива вдохновения. Так и не дождался. И вот теперь решил его закончить, пусть и без вдохновения. Так сказать, от нечего делать.
Только дописывая тот рассказ, Исидор осознал, какая бездна отделяет его нынешнего от того юнца, который намеревался стать великим писателем. Если раньше он записывал свои стихи и редкие прозаические наброски шариковой ручкой в специально для этих целей предназначенной амбарной книге, то теперь неловко орудовал клавиатурой компьютера. Иными словами, за это время сменился сам способ производства текста, думал Исидор, смутно поминая Маркса. Особой радости осознание сего факта ему не доставило. Тем не менее, рассказ был дописан. Так и возник первый в его жизни завершенный прозаический текст. «А чего, неплохо я когда-то писал», – подумал он, грустно вздохнув. Оценивать концовку, которую он сработал часа за три, Исидор не мог, да и не хотел. «Какая разница – хорошо или плохо? Мир потрясти я уже не рассчитываю». Тут он к месту вспомнил пушкинскую строку и добавил: «Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить». Впрочем, не удержался и вечером показал рассказ жене, не без смущения и как бы между прочим ее предуведомив: «Кстати, я старый свой рассказик закончил. Хочешь посмотреть?»