Радужная пандемия - стр. 18
Слёзы текли и текли, а в грудной клетке, пушистым шариком сжималась светлая и тёплая, как грибной дождик, грусть. Не хотелось вставать, не хотелось ни с кем разговаривать и выходить в сырую, тёмно-синюю ноябрьскую хмарь. Проваляться бы так, уткнувшись в подушку носом целый день, слушая, как мелко колотит по железу козырька дождь, как натужно кричат наглые жирные вороны, как хлюпают по лужам озабоченные добычей хлеба насущного, прохожие. Лежать, качаясь на мягких волнах дремоты и вспоминать дедушку, послав к чёрту Алину, начальство, надоевших пациентов и осень с её слякотью, запахом гнили, серым вздувшимся небом, холодными ветрами и нудным мелким дождём.
Вот только, когда происходило так, как хочу этого я?
В густую утреннюю синеву комнаты ворвался свет из коридора, яркий, раздражающий, а вместе с ним и голос мамы:
– Лиза, ты всё ещё лежишь? Вставай, на работу опоздаешь! Мы с папой ждём тебя к завтраку, не задерживай нас, пожалуйста!
Чёрт! Какой же у неё шершавый, сухой голос, прямо наждаком по нервам! И как же болит голова. Вот она – расплата за вчерашнее веселье!
– Завтракайте без меня, мам, я сегодня никуда не иду, – на одном выдохе проговорила я, стараясь сдержать очередной всхлип. Не дай Бог, мать услышит, учинит допрос с пристрастием. Ведь, по мнению родителей, любая эмоция будь это радость, гнев или грусть, должна иметь веские основания. А если нет у тебя этих самых оснований, то и на эмоцию ты права не имеешь.
– Представь себе, я даже не удивлена. – и опять наждаком по нервам, ещё грубее, ещё резче. – Лиза, вчера ты перешла все границы дозволенного. Мы с папой недовольны твоим поведением и ждём извинений за вчерашнее.
Мама ворвалась в комнату, подобно урагану, щёлкнула выключателем, сбросила с меня одеяло, потянула за плечо, заставляя сесть. По моей многострадальной головушке застучала тысяча молоточков, а свет лампы показался невыносимо-ярким.
Мать стояла передо мной в своём малиновом халате, которому, наверное, было столько же лет, сколько и мне.
– Итак, я жду объяснений и извинений, Елизавета, – мама скрестила руки на могучей груди. Ах, как бы я хотела иметь такой же бюст! Однако, природа на мне отдохнула. На том месте, где у женщины должна быть грудь, у меня выпирали жалкие пупырышки, и любая, даже самая красивая кофточка или блузка, смотрелась, как мешок на палке. Да и ростом матушка-природа меня обделила.
– Прости, мам. Я так давно не видела своих однокурсников, вот и перебрала немного со спиртным, – пролепетала и шмыгнула носом, что оказалось непростительной ошибкой.