Радости моего детства - стр. 40

Я встал и покинул моё укрытие и начал смотреть в сторону аптеки, куда побежал Антошка, но там его не было видно, и я подумал, что он ушёл, да и игра наша уже закончилась. А телефонов тогда у нас не было. Это сейчас тяжело представить, но как-то вот мы общались и находили друг друга, да и родители нас не теряли. Другое время было… и шёл я тогда с этой новой радостью в сердце… домой. Позабыв про игру. Забегаю в квартиру, радостно говорю, сам себе удивляясь: «Мама! Я на небе видел… Пойдём в церковь, мама!»

Я не знаю вообще, отчего это желание у меня появилось и как я его смог сразу выпалить вслух. Но мама сказала: «Егор, я устала», и я тогда расстроенно хлопнул варежками на резинке и сказал, что пойду назад гулять. И я запомнил, как мама сказала: «Только в церковь не ходи…» Я не стал спрашивать, почему, а только кивнул, уже зная, что её обману и непременно побегу – бегом! – в церковь, потому что у меня возникло, как бы сказал я взрослый, спонтанное желание… И побежал, и остановился опять как вкопанный. Ведь вроде бы пойти в церковь – хорошо, и пускай эта мысль мне так непонятно как в голове отпечаталась, но ведь маму не послушаться – плохо, и я, получается, маме совру, если я кивнул, что в церковь не пойду, а сам бегу в церковь…

Я, главное, не знал, что мне там делать, как будто я просто прибегу – и всё на этом.

Так я и не пошел в этот день в церковь, вернее, я внутрь заходить не стал, а издалека посмотрел. И про себя я думал, отчего всё так двоится, хорошее и плохое, хорошее на деле не всегда оказывается хорошо, а только (как бы сказал я взрослый) при определённых условиях.

Но так тогда я не думал, а гораздо проще, смутно и неявно, и стал я вспоминать, как не заложил Ермакова, бестолкового одноклассника нашего, когда узнал, что он у Наташи значки украл, я ведь догадывался, что это плохо, и ябедничать плохо, и тут, как бы сравнивая эти два случая, я заревел – ой, как мне стыдно сейчас! – я, мальчик, заревел оттого, что всё-всё, как ни крути, плохо: и хорошее на деле как плохое! Ведь в церковь идти хорошо, а мама не велела, и хорошее уже не хорошо!

Воровать плохо, а сказать, что он украл, – плохо, ведь неужели же всё в нашей жизни плохо и выбора никакого нет? Но что же тогда это белое небо, которое я видел под ёлкой, и эта церковь, и… Вот, взрослому додумывать легче, что было бы тогда идеально, чтобы проходил мимо какой-нибудь батюшка и сказал мне что-нибудь ободряющее, и я бы успокоился, и непременно бы маму в тот храм привёл, и было бы светло и радостно.

Да только в жизни не так, или, точнее, не всегда оно так, не подошёл никто, и понимал я потом, спустя время, какие это были люди вокруг усталые, которые проходили, недалеко от церкви, недалеко от мальчика, который почему-то ревел… и проходили мимо, безучастно, всяк сам за себя.