Пять причин (не)любить тебя - стр. 15
Пару мгновений он смотрит на меня так, что я на всякий случай отступаю ещё на шаг, готовый удрать с кавалерийской скоростью. И нет, мне не будет стыдно. Кто с ним знаком — поймёт.
— Иди уже… — отвечает Максим Викторович, задумчиво потирая подбородок. — Да, кстати. В следующий раз мою дочь на ночной сеанс приходи отпрашивать лично… Во избежание сюрпризов, так сказать. Я отпущу под твою ответственность.
Этого мне не хватало! Ей только дай волю, потом не угонишься. Нет, прикрывать такие авантюры я больше не стану. Хватит.
— Вряд ли. Говорю же — тупой был фильм. В гости пусть приходит, как раньше. Дома в любой момент можно переключить.
— Ну… Ты это явно не сегодня узнал, зачем-то же попёрлись, — резонно замечает Максим Викторович.
— Глупость сделал… — бормочу, наконец, так и не определившись, что чувствую. Кроме желания провалиться под землю.
— Впредь поосторожней с глупостями-то… — деловито кивает он. И как хлопнет опять меня по спине до пёстрых искр в глазах. — Иди. Заболтались мы.
— Ага… Я пошёл…
Захожу в подъезд с совершенно чётким ощущением, что мне сейчас поджаривают спину газовой горелкой.
Пожалуй, с поездками впритирочку пора завязывать. Больших глупостей я в жизни не совершал!
Последнее, о чём думаю, прежде чем провалиться в сон — это мечтательная улыбка Ксюши, в момент, когда она вышла из той злосчастной комнаты.
По лицу видно — довольная. Сделала по-своему мартышка неугомонная! Экстремалка, блин, упоротая! Детка моя сладкая…
А потом мне снится, что я… кот. Обычный рыжий котяра подзаборной породы — тощий и озабоченный как в самый разгар марта. И вот этот ни разу не элитарный кот, то есть я, безвольно пускает слюну на операционном столе, пока какой-то маньячина в белой маске ловко ощипывает пушок с кошачьих бубенцов.
Хотя есть чёткое осознание, что это, мать его, артхаусный кошмар, а ощущения яркие настолько, что мне под кожу залазит всё, что только способно сжиматься!
Здесь действие прилично замедляется, дабы я мог детально запечатлеть у себя в голове эту мизансцену и даже успеть сквозь наркоз мяукнуть о пощаде. Но двуногий лишь торжествующе поигрывает скальпелем, примериваясь уж чересчур знакомым взглядом к скукожившимся предметам особого трепета любого уважающего себя самца…
— Ну что, котяра? Меня в принципе всё устраивает. А тебя?
О, и голос этот ехидный я узнаю! Да и слова знакомы до оскомины.
Но как я отвечу-то с вываленным набок языком?!
Удерживать скальпель в поле зрения и одновременно долбить сигналы SOS глазами сложно. Близость лезвия холодит кровь и ощипанные участки. Сердце мечется в груди проглоченным накануне воробышком, бешено постукивая в надежде скорейшего пробуждения.