Пять глаз, смотрящих в никуда - стр. 2
По столовой разбросаны лучи, в них крутится пыль. Там, снаружи, не по-петербургски погожий апрельский день и сосны подпирают синее небо. А тут, внутри…
Полина на мгновение смежила веки и почувствовала, как кровь замедляется и холодеет в венах. Везде, кроме левой руки, где она и так холодна. Вновь распахнув глаза, Полина посмотрела прямо на стол.
Большой, овальный, он стоял посреди комнаты, как алтарь. На нем, в завалах гниющих фруктов, овощей и копченых окороков, лежал мертвый мужчина в темном пальто. От чего он умер, было неясно, но если судить по искаженному лицу – то от страха. Приоткрытый рот кривился, обнажая крупные нижние зубы. Пышные рыжие усы казались ненастоящими, маскарадными. Остекленевшие глаза словно забыли, что их владелец мертв, и умоляли в бесконечной агонии: убей меня, скорее убей, лишь бы не мучиться.
Полина подошла ближе. В голову, хоть этого так не хотелось, полезли мысли об отце. Мужчине, лежащему на столе, было чуть больше сорока лет. Отцу столько же. На этом сходство заканчивалось, но мысли, как странники, проделавшие долгий путь, уже обосновались в голове и не хотели никуда уходить.
Папа вмиг бы распутал дело о смерти рыжеусого: просто вызвал бы дух усопшего и спросил, кто загубил его плоть. Если бы оказалось, что виновник не человек, он подошел бы к Полине, встал на одно колено перед ней, сжал левую руку и процитировал: «Зачем, зачем во мрак небытия меня влекут судьбы удары?» – а она бы ответила: «Ужели все, и даже жизнь моя – одни мгновенья долгой кары?»[2] Больше они не проронили бы ни слова. Когда отец и дочь отправлялись на охоту, стихи заменяли им разговоры – такова была их традиция, и этого хватало обоим.
Тут Полина заметила, что в руке мертвеца что-то влажно поблескивает. Маленькое, круглое, бледное. Пара стремительных шагов – и она склонилась над телом. На ладони, в окружении частокола скрюченных пальцев, покоился глаз. Такой живой, чистый – даже голубая радужка не помутнела. Его словно только что вынули из глазницы, аккуратно отрезав зрительный нерв и смыв кровь. Полине показалось, что зрачок направлен прямо на нее.
Левая рука загудела от напряжения и сама потянулась к находке. Осторожно вытащив глаз, Полина завернула его в платок и спрятала в сумку, висящую на боку. Из прихожей, не давая обдумать собственный поступок, донесся вопль. Напряжение в руке сменилось болью – в жилы будто коршун вцепился. Знакомое мерзкое чувство. Полина побежала на крик.
Опекун, оставленный в прихожей, теперь был не один. Он стоял, широко расставив ноги, орал что-то невразумительное и безуспешно пытался прицелиться из макарова. Дуло ходило ходуном. С другого конца коридора на Ипполита Аркадьевича бежал, оставляя за собой след потустороннего сияния, высокий, плотный мужчина. Во внешности его было нечто волошинское. Курчавые волосы и окладистая борода отливали такой чернотой, что казались обмазанными дегтем. Щекастое лицо искажала ярость. Мужчина сжимал топор и, отмахиваясь им, аршинными прыжками приближался к Ипполиту Аркадьевичу.