Пузырь - стр. 7

Конечно, Кине об этом и словом не обмолвилась, хотя мама всегда настаивает, что нужно говорить обо всем открыто. А поговорить она любит. До такой степени, что иногда говорит сама с собой. Собственно, ради этого она и запрещает приносить на кухню компьютер: за столом нужно разговаривать, а не пялиться на экран. Только разговоры у взрослых очень скучные. Про работу да всякую фигню.

Папа говорит о своей геологии, о камнях и землетрясениях. О вероятности крупных природных катастроф, если что-то пойдет не так. А мама о гигиене и микробах в пище и о том, что из-за этой мелочи тоже могут произойти крупные катастрофы, если что-то пойдет не так.

Разве это нормально? Помнить, что в любой момент все полетит в тартарары, и париться из-за цельного молока?

Кине ополоснула свою миску и убрала ее в посудомоечную машину. Это требование приходилось выполнять после каждой еды. Потом вышла в прихожую, надела теплую куртку – тоже по требованию мамы, – потому что началась зима и в любимой камуфляжной куртке слишком холодно. Прихожая была тесной, и дверь в кухню никогда не закрывали, поэтому Кине по-прежнему видела папу. Чтобы хоть как-то уединиться, она натянула на голову капюшон. Если бы папа только понимал, до чего ей тошно, он бы ни за что не отправил ее в школу. Но у папы, у этого мохнатого орангутанга в ковбойке, нет ни капли сострадания.

Получается, оба родителя похожи на животных. Папа – на волосатого орангутанга, мама – на горластую чайку. Чего удивляться, что дочке иногда сносит крышу?

Папа взглянул на Кине и протянул ей сахарницу.

– На, возьми с собой в автобус.

– Сахар? В автобус?

Кине внимательно посмотрела на него. Так, у предка тоже крыша поехала.

– Ну да, а то тебя с такой кислой физиономией в автобус не пустят, – объяснил папа.

У Кине вертелась на языке пара теплых слов в ответ, но она смолчала. По дороге к входной двери она споткнулась о стопку упакованных рождественских подарков. Их следовало отправить завтра – завтра был крайний срок. У мамы слова «крайний срок» вызывают приступ помешательства. Кине, бурча под нос ругательства, сбежала по лестнице с пятого этажа, – лифта в доме не было, – чтобы успеть на автобус, который отвезет ее в самое унылое место на свете, где взрослые получают нездоровое удовольствие, заставляя детей плавать и петь в хоре.

Остановка «Омвейен» располагалась у самого подъезда – единственное светлое обстоятельство на пути от дома до школы. Школьный автобус был гроб на колесах, по которому музей плакал. Управлял им нервный водитель, немец по фамилии Гервин, с редкими, прилипшими к черепу волосами и пивным животом. Кине готова была примириться с двумя этими недостатками, но только не с чесноком, которым от него постоянно разило. В отличие от нормальных людей, которые использовали чеснок как приправу, Гервин им питался – отрывал по головке от длинной чесночной косы, что неизменно болталась на лобовом стекле, как пахучий оберег.