Путеводитель потерянных. Документальный роман - стр. 45
– Вы говорите по-немецки?
Мы думали в унисон, но я не знала, как будет унисон по-чешски, сказала «нэ». Чтобы как-то поддерживать беседу, я выпалила имя Фридл Дикер-Брандейс, которая была художницей и занималась рисованием с детьми в гетто… Об этом я уже умела говорить довольно складно.
Дом Эриха Шпрингера, Румбурк, 1988. Фото Е. Макаровой.
Из художников я близко знал Кина, Фритту5, Спира6, они приходили ко мне в операционную рисовать, а вот про вашу слышу впервые.
Жил хирург в большом доме, похожем и на музей, и на антиквариат. Картины в золоченых рамах, старинные люстры, светильники с хрустальными подвесками, в массивном буфете за стеклом хранились подарки, полученные от больных, которых он удачно прооперировал: кубки, медальоны, лошадка из клетчатой материи с синей холкой…
– Можете все трогать руками, – сказал доктор Шпрингер, – я сейчас вернусь.
Я достала из-под стекла тряпочного Пьеро с грустными глазами и колпачком на макушке и усадила его на клетчатую лошадку. Через двадцать лет я стала разыскивать лошадку, хотела показать ее на выставке Кина, но так и не нашла. Лошадка сохранилась на видеокассете, там же и доктор Шпрингер с его женой Элишкой, которая вскоре появится. Пока что явился доктор Шпрингер («Зовите меня Эрих!») в клетчатых брюках и белой футболке.
– Привычка хирурга, – объяснил он, – сменить уличную одежду. Не волнуйтесь, я не собираюсь вас оперировать. Я уже пять лет не брал скальпель в руки. Но врачом все еще работаю. Сегодня взял отпуск. Из-за вас.
Из-за какой-то неизвестно чего ищущей русской отпроситься с работы? Странно. А разве я поступила бы иначе? Любопытство сближает.
Эрих поставил на журнальный столик поднос с фляжкой бехеровки и бутылкой минеральной воды, достал из серванта три бокала и три рюмки.
– Здесь будет восседать Элишка, – указал он на высокое красное кресло с деревянными рожками, похожее на царский трон, – здесь вы, – это было что-то мягкое, проседающее даже под моим вовсе не грузным телом, – а я буду у ваших ног, в кресле-качалке. – Нежные, не правда ли? – указал Эрих на лошадку и Пьеро, прижатых к моей груди. – Вы случайно не скульптор по профессии?
– Скорее по образованию. Я уже давно ничего не лепила. А как вы угадали?
Вот интересно, стоит успокоиться, и чешский язык перестает быть препятствием.
– Но вы-то вычислили меня по осанке, – Эрих сощурился, лицо расплылось в улыбке.
У старого Шпрингера было молодое лицо, чем-то напоминающее лицо моего первого возлюбленного. Я утопала в блаженстве, глядя, как смежаются его веки, подпрыгивают вверх щеки, раскрывается рот, разъезжаются губы, – я даже пыталась вылепить его улыбку, но глина меня не слушалась. Кстати, возлюбленный, улыбку которого я так и не смогла слепить, стал хирургом, но в ту пору мы уже не были вместе.