Путь через века. Книга 4. Свет счастья - стр. 6
Потом не осталось ни капли влаги, ни крошки пищи.
Потом не осталось сил.
Потом я пустил в ход последний лоскут и последнюю щепку, которые можно было сжечь. Пламя поглотило последнюю ножку столика и погасло.
Воцарилась тьма. Густая. Тяжелая. Удушающая.
Мы находили друг друга по голосу и на ощупь.
Мы почти не двигались. Мы слабели и высыхали. Тишина и мрак заключили зловещий союз.
В какой-то миг изнуренная Нура последним усилием прильнула ко мне. Она уже не отзывалась, разве что легким шевелением пальцев. Я перестал осознавать происходящее. Мне казалось, я еще угадываю коридоры и проходы; мне хотелось заметить змею, ящерицу, крысу, червяка, любую дрожь, любое трепыхание жизни, но тщетно.
Мои чувства слабели. Сознание гасло. Ни надежды. Ни тревоги. Ни забот.
Думаю, я умер после Нуры.
На этой стадии моего рассказа я рискую удивить читателя.
В чем бы египтяне ни пытались нас убедить, тайна смерти неведома никому. Кто бы ни стал утверждать, что знает ее суть, будь то небытие, загробный мир, преисподняя, рай, чистилище, мир призраков, подземные края или царство вечности, – шагнет за пределы человеческого знания и окажется самозванцем. На сей предмет нас объединяет лишь одно: неведение. Однако я вынужден свидетельствовать и дать как можно более точный рассказ о том, что следует назвать моей смертью.
Моя смерть не была концом: пусть я каким-то образом угасал, я так или иначе оживал снова.
И вот, когда остатки жизни в моем теле померкли, я покинул свою оболочку и поднялся над ней. Я испытывал своего рода облегчение, разглядывая сцену во всех подробностях, хотя тьма была кромешная. Я видел свое бездыханное тело и приникшее к нему Нурино. Мы недвижно покоились в последнем объятии. Мы были прекрасны. Прекрасны нашей молодостью. Нашей безмятежностью. Нашей любовью. Это финальное объятие означало триумф четы, неразлучной и в жизни, и в смерти.
Я облачком повис над нашими телами, но мог ли я перемещаться внутри пирамиды? Нет. А покинуть ее? Тем более. Однако мои отношения с миром больше не проходили через призму возможностей: я ничего не требовал, я парил. Конечно, я был еще близок к Ноаму, которого покидал, но уже не был к нему привязан физически, я был нематериален, наподобие тени.
Испытала ли Нура схожую метаморфозу? Этот вопрос меня занимает сейчас – тогда он у меня не возникал. Меня ничто не волновало, и потому я был счастлив. Мне не докучали ни нужды, ни заботы, я отдалился от всех желаний, и телесных, и духовных. Я пребывал в блаженной полноте. Внизу я видел Нуру в объятьях Ноама, но не встретил Нуриной души. И фараоновой души не встретил. Обретались ли они в ином измерении, отличном от моего? Несомненно, различные уровни исканий и тревог не позволяли нам воссоединиться. Не встретил я и душ моих предков, ни маминой, ни дядюшки Барака, никого из прежде любимых. Или виной тому пирамида, эта затерянная в песках крепость? Кто мешал им соединиться со мной? Но эти размышления рождаются сейчас под моим пером, тогда же они меня не тревожили. Я не ощущал никакого отсутствия.