Путь через века. Книга 4. Свет счастья - стр. 5
– Я думала, это так прекрасно, – продолжала она виноватым голосом, – прекрасно, как и вся наша история, сильно, остро, решительно. Но идея оказалась дурной, извращенной. Я страдала оттого, что ты с другой женщиной и тебе с ней хорошо.
– У тебя помутился разум.
– Конечно.
– Когда ты обрекла меня на ту же муку с Авраамом, я ее выдержал и не сердился на тебя.
– Зато я на тебя сердилась! Да, я такая, чума, эгоистка, собственница, злопамятная. Я не хочу, чтобы ты приносил мне страдания, которые приношу тебе я. И не пытайся меня урезонить. Я в бешенстве. Я заточила нас еще и потому, что я в ярости и хочу отыграться. И в конце концов, чтобы ты был только моим.
– Только твоим, но не жить вместе, а умереть.
– Мы не умрем. Мы исчезнем на время.
– Согласен. Да, мы не умрем, но и жить не будем.
Она прижалась ко мне:
– Прости меня.
Что я такое? Моему разуму кажется, будто он управляет моей жизнью, но управляет ею моя кожа: мое настроение изменилось, едва мы с Нурой коснулись друг друга. Мой гнев растаял. Я размяк, мне захотелось стиснуть Нуру в объятьях, отвлечь от наших мрачных застенков, где нам предстояло гнить.
– Я тебя прощаю.
Прощение означало, что Нура уже не сводилась только к этой ошибке: я вернул ей всю полноту ее личности. Почему я связал ее образ только с этим странным и жестоким поступком? Ведь в прошлом она проявляла великодушие, преданность, жертвенность, невероятное терпение, бескорыстие… Нура воплощала тысячи разных поступков! Одно лишь ее имя таило неисчерпаемые загадки, было источником проявлений, которые навсегда врезались в мое сердце, – одни меня восхищали, другие ранили, но все изумляли.
– Прощаю тебя от всей души.
Она по-кошачьи замурлыкала и потерлась носом о мою кожу, пройдясь вдоль всего тела.
– От жажды умирают через три дня, Ноам. На третий день для нас что-то изменится. Мы угаснем. И долго останемся мертвыми.
Я склонился к ее лицу и умиротворенно прошептал:
– Обещаю тебе, что мы проживем три лучших дня нашей жизни.
И мы сплелись в объятьях. Нет, это соитие не было похоже на прошлые, в нем не было их свежести, их здоровья, их медовой испарины, но благодаря ему мы открыли новое измерение: нам было безразлично то, что прежде могло бы нас отвратить. Мы не замечали прогорклого с кислинкой душка, шершавости и жесткости камня. Нечистоты, жажда, боль – не важно: эти три дня станут праздником.
Отчаяние и неотвратимость конца принесли нам особую радость, и я никогда ее не забуду. Все озарялось прощальным светом. Каждое объятие казалось первым и последним, каждый миг был бесценным. Мы едва не теряли сознание, наши кишки пересохли, мы корчились от боли, кожа превратилась в пергамент – но в этом мы черпали странную силу. Бешеные ласки, оголенная чувственность, буйные соития – мы выделывали все, на что наши тела еще были способны, чередуя объятия с признаниями, историями и фантазиями. Нура оказалась права: смерть придает жизни остроту.