Пусть услышат небеса - стр. 34
Она смотрела в глаза Курбана: черные, манившие своей глубиной. Ей хотелось прижаться к его груди, уткнуться в неё, узнать и запомнить его запах, поцеловать его в щёку.
– Ты хоть один ответ приготовила? Почему ты молчишь, Айша? Скажи же, наконец, что ты решила? Ты веришь мне? Веришь, что я люблю тебя, а не жалею? – Курбан замолчал, задумавшись и вскоре продолжил рассуждать, будто и не прерывался: – Очень хочу, чтобы ты была рядом, близко. Приходи. Хочу обнять тебя, поцеловать твои пальчики, губы твои, ушки, шейку, волосы твои кудряшками. Если ты тоже хочешь этого, иди ко мне, а не то я приду к тебе наверх и тогда меня убьют и будут правы – с нашими законами не пошутишь. Ведь не было призыва о помощи, нет пожара, кроме пожара в моей груди, ничего не случилось – значит, моё появление на женской половине будет преступлением, грехом. И разбираться не будут – накажут. Отвечай быстро, не тяни: ты хочешь ко мне?
– Хочу.
– Ну, так иди же, иди, – Курбан перешёл на вкрадчивый полушёпот.
Легко сказать! Платье висело на балконе третьего этажа дома ещё совсем мокрым, несмотря на тёплую летнюю ночь. К утру оно, конечно, высохнет, но сейчас, сейчас что ей надеть? Не идти же к любимому в этом безобразном балахоне?
И как она могла подумать, что Эдже хорошо к ней относится, как могла рассчитывать на что-то красивое? Ведь она рабыня в глазах каждого в этом доме.
Ну уж нет, только не в глазах Курбана! Курбан её любит, и она верит ему, верит безоглядно. Что же ей надеть сейчас?
А может, всё-таки нарядиться в балахон? Ведь в этом балахоне жуткий Сараби её не тронет, она его в таком уродливом наряде точно не привлечёт. Интересно только, где он собирался на неё напасть? Не придёт же на женскую половину, ведь Курбан говорит, что у них с этим строго? На всякий случай надо отсюда исчезнуть, ведь чем чёрт не шутит, когда Бог спит, как гласит одна из маминых поговорок.
10. Глава 10
Айша осмотрелась вокруг, своего рассуждая, что можно надеть. Она уже хотела было снимать штору с окна, чтобы в неё завернуться, как индианка в сари, но её взгляд невольно удерживался на белом, светящемся в лучах ночника пятне среди ковров на стене. Это на приоткрытой дверце встроенного стенного шкафа висела бабушкина дагестанская шаль из тончайшего шёлка с длинной бахромой.
Айша, недолго думая, завернулась в неё, связав шёлковую бахрому на груди, чтобы шаль не спадала с плеч, и отворила дверь в коридор.
Уже все спали. Коридор и лестница, ведущая вниз, были безлюдны. Во время отъезда Наби Эдже жила в женской половине дома, Гульнар с Сараби и их дети занимали второй этаж вместе с Курбаном. Мансур со своей женой Барият располагались на первом этаже дома. Всем хватало места, всем было удобно, хорошо и сытно. Но они были полноправными его жильцами, его хозяевами, а Айша – бесправной, хоть и добровольной рабыней-заложницей. Конечно, относились к ней неплохо, но забывать о её статусе здесь ни на минуту не давали. Даже Эдже, с которой, казалось, сложились вполне дружеские отношения, всучила ей не платье, а тряпьё и рухлядь. Только Курбан окутывал её ласковыми словами, уменьшая страх и тревогу, и когда она дошла до последних ступеней лестницы, с замиранием сердца увидела, что он ждёт её в темноте, опёршись на перила.