Пушкин. Ревность - стр. 8

На пушкинскую – он, маленький и остроумный, – все маленькое, преображенские правофланговые на пике не удержались, типаж эпохи определил Пушкин. То есть он не мог не быть маленьким в те времена.

Дачные поселки – на островах, в Царском, по Петергофской дороге – легко превращались в дворцы под открытым небом, дачники – в двор, прогулка по аллее – в парадный выход. Мечтал ли кто действительно о чистом воздухе, в век до бензина, или тяга к нему была делом воображения и эстетической утомленности – каменное и перпендикулярное начинало надоедать и хотелось только одной константы – линии горизонта, никогда не изменяющей чухонской горизонтали, – и тонкого северного рисунка кущ?

МАСКА: Дача в Царском Селе, о девяти комнатах, в два крыла. Посередине – сердцевина, полная света и воздуха решетка обильного остекления, высокие потолки, тонкая летняя пыль по подоконникам – за один час войдет в щели, влетит в отворенные створы – пыльца, бесконечная желтая сосновая пыльца, приправленная разной цветочной, неизбежная пыль с мостовой – камень, кость, железо разбивают царскосельскую почву в невесомый порошок, который, смешиваясь с воздухом в миллионных разведениях, образует гомеопатической силы субстанцию – чем меньше в ней материи, тем сильнее действие. Чем дальше от Царского Села – в Америке или в Париже, – тем головокружительнее тот запах. Чем дальше эпоха отстоит от пушкинской – тем несомненней его присутствие, телесное, живое – рядом с туристом, пошедшим пешком на поиски Китаевой дачи – прочь от парка. От дворца, по той дорожке, по которой прогуливался легконогий господин с молодою женой. Турист будет скоро вознагражден – дача Китаевой, нетленная, полная пушкинского воздуха, – скоро возникнет за поворотом, на вечной улице, на Дворцовом проспекте.

МАСКА: Дантес был французом – такого немецкого розлива французом, упорядочившим все свои страсти. А Пушкин, с лицейской кличкой Француз, был гораздо французистее его, как то повелось французов описывать – более легкомысленным, более поверхностным в любви, ловчее на словцо, чернявее и носатее, мельче статью. Белокурый гвардеец Дантес, влюбившийся в замужнюю даму так, что готов был УВЕЗТИ ее – в другую страну, в безвестное будущее, – начинать карьеру с таким внесемейным положением – подходящих для таких приключений стран на карте Европы было мало, поставить на карту положение приемного отца – хорош посол, которого сын в стране пребывания позорит живое воплощение национального духа и украшение культурной традиции. Старый барон завещал ему все состояние – и мог лишиться всего при жизни. Пушкин так не влюблялся никогда. Бессчетные замужние дамы, – по которым страдалось еще лучше, поскольку страдание было конкретным, сердце знало, какой кровью наполнялось, сжимаясь впустую, руки знали, почему они сжимаются бессильно и что из них ускользнуло, – ни из-за одной из них не хотелось стреляться или становиться героем бездуэльного скандала, ни за одну не хотелось получать порицания от царя или губернатора, ни одну не хотелось увозить – это значило бы посвятить ей всего себя, поскольку другие поприща будут закрыты, – такая женщина ни разу не отяготила его воли, ни одной он не хотел пожертвовать мечтою дать детям свое имя.