Пушки заговорили. Утренний взрыв - стр. 31
– За немцев! Что вы! Неужели?.. А как же ему позволяют?
– Да ведь за наших немцев! За тех, разумеется, какие в России у нас. А не один ли черт в конце-то концов. Всякий понимает, что все они в одну дудку дуют. Вот и продудели бы Путиловский завод, если бы не французы!..
– Постойте, как же так? – выкрикнула Надя. – Ведь это газета «Союза русского народа»!
– А между тем ведет себя совсем рыцарски: не желает знать разницы между русским народом и немецким, милые, дескать, бранятся, только тешатся!.. Ну, война и война, а зачем же отношения портить? Ведь у нас с немцами старинное соседство!
И недожеванное лицо Анны Даниловны приобрело на момент выразительность, чтобы потом утонуть в клубах очень почему-то густого табачного дыма.
В этот же день вечером, когда сестры были дома, к ним таинственно вошла Варя, поднесла к своему носу, похожему на утиный, уголок розового ситцевого фартука, с возможной для нее вальковатой поспешностью утерлась и сказала потихоньку:
– Какая-то к нам дамочка высокая заявилась, Николай Васильича спрашивает, а я ей сказала: «У нас такого духу-звания нету, а есть Андрей Андреич, бухгалтер…» А она свое: «Не может быть, здесь он жил, а куда же в таком случае делся?» И стоит, не уходит, и вещишки при ней… А хозяйка куда-то ушедши, и никого, окромя вас, дома нету…
– Так Николай Васильевич – это же брат наш! – вскинулась Нюра.
– Бра-ат?.. Ну, вот она, с вещишками своими к нему, значит…
И у сорокалетней Вари стало просветленно-понимающим все широкое, скуластое, плоское лицо, а Надя выскочила в коридорчик и оттуда донесся до Нюры ее радостный крик:
– Ксения! Ксюша!..
В этом крике было так много ей понятного и дорогого, что она мимо Вари бросилась тоже в коридор.
И когда Варя убедилась, что она ошиблась, что это не случайная какая-то жена, а проще сказать любовница, явилась с «вещишками» на жительство к брату барышень, а их старшая сестра, притом вырвавшаяся из рук немцев, она поднесла другой уголок своего розового фартука теперь уже к глазам и тихо вышла из комнаты.
Ксения же поразила сестер своим новым видом: такою они ее не представляли.
Высокая, с заострившимся, худым, усталым лицом, с бессильно опущенными тонкими руками, слегка сутуловатая, в шляпке, какой они на ней не видели раньше, может быть купленной там, за границей, широкополой, но как будто измятой и даже грязной, в платье, тоже каком-то несколько странном, или просто заношенном и тоже грязном, она обвела комнату сухими, с больным блеском, воспаленными, красновекими глазами и спросила глухо и натуженно: