Пульс (сборник) - стр. 5
Тогда, в первый раз, его не особенно заботили ее ощущения. Его заботили свои собственные. О женщине начинаешь думать позже.
– Тебе было хорошо? – спросил он через некоторое время.
– Да, это было хорошо.
В темноте Вернон рассмеялся.
– Ты смеешься надо мной? Тебе это не было хорошо?
– Андреа, – сказал он, – все отлично. Никто над тобой не смеется.
Когда она уснула, он подумал: а ведь мы оба начинаем заново. Не знаю, что у нее было в прошлом, но я же вижу: мы оба начинаем с нуля, и это неплохо. Все отлично.
В следующий раз она вела себя более раскованно и даже обхватила его ногами. Он так и не понял, кончила она или нет.
– Ух ты, сильная какая, – сказал он, отдышавшись.
– Сильная – плохо?
– Нет-нет. Что ты. Сильная – это хорошо.
Но при следующей встрече он заметил, что она больше не стремится это повторить. Кроме того, ей не нравилось, когда он ласкал ее грудь. Нет, не совсем так. Видимо, она просто не реагировала. То есть если у него возникало такое желание – пожалуйста, но это было как бы для него, а не для нее. Во всяком случае, так ему казалось. А где сказано, что в первую неделю необходимо прояснить все детали?
Он даже радовался, что они оба не умеют флиртовать: флирт – это обман. Андреа никогда с ним не хитрила. Она была неразговорчива, но слово свое держала. На свидания приходила вовремя и стояла в назначенном месте как штык: высматривала его, время от времени убирая с лица прядь волос и прижимая к себе сумку крепче, чем требовалось в этом городке.
– Ты надежная, не хуже поляков-строителей, – как-то раз заметил он.
– Это есть хорошо?
– Это есть очень хорошо.
– Так правильно выражение?
– Отныне – да.
Она просила, чтобы он исправлял ее ошибки. Он научил ее говорить «не думаю» вместо «я не полагаю», но на самом деле ему нравилось, когда она строила фразы по-своему. Понимал он ее без труда, а легкие неправильности речи придавали ей изюминку. Наверное, он не хотел, чтобы она заговорила как англичанка, – опасался, что тогда она и вести себя начнет как англичанка… то есть как одна известная особа. И уж меньше всего ему хотелось изображать наставника.
Так же и в постели. Пусть все идет, как идет, говорил он себе. Если она никогда не снимает ночную рубашку, значит у католиков так принято – хотя она ни разу не обмолвилась, что ходит в костел. Когда он просил ее сделать что-нибудь особенное, она не отказывалась и вроде бы даже получала удовольствие, но сама не высказывала никаких желаний – ему даже казалось, что интимные прикосновения его руки ей не особенно приятны. Но он по этому поводу не парился – ее же никто не принуждал.