Птица навылет - стр. 8
«А дальше что? – подумалось Никодиму Вельяминовичу. – Нынче же всё напрасно… Больше никогда… не буду…»
И вдруг озарение – радостное, словно первый летний дождь в детстве – посетило его.
– Я пойду домой… – тихо сказал Никодим Вельяминович.
И так это просто, правильно и счастливо показалось ему. Что вот прямо сейчас можно взять и отправиться домой, в свою квартиру, не дожидаясь окончания рабочего дня, ни у кого не отпрашиваясь, отвергнуть всё, избавить себя от всего, отринуть вериги, освободиться, принять в кои-то веки ясное, ответственное решение. Что можно выйти наружу самостоятельным человеком, распоряжающимся личным достоинством, как и до́лжно, значит, всегда поступать. Всегда! А ведь сколько времени упущено! Прошли годы – без цели и отрады, без видимых достижений. Обязанности в одном меняли обязанности в другом, клетка спирала дух. Махоньким зверьком себя чувствовал Витийкин, тщедушной личинкой; да и как чувствовал! – подспудно, со страхом, во сне, боясь признаться, страшась возможного разоблачения. Но… нет… не сейчас. Не сегодня. Сегодня уж – всё!
Прозвенел звонок, возвещающий прибытие лифта на этаж.
«Теперь уж кончено!.. Довольно вам мучить меня…» – мечтал Никодим Вельяминович, закрыв счастливо глаза.
Он услышал, как открылись двери лифта, и шагнул в них, продолжая улыбаться от радости, которая кипела в нём…
Лучшие научные умы долго потом бились, силясь понять – как так могло получиться, что двери благонадёжнейшего лифта, в некотором смысле гордости передовых конструкторов, открылись на последнем этаже здания в то время, когда кабина его стояла на первом. На многие годы НИИ полусферических недоразумений обеспечил себя материалом для профильной работы. В кулуарах Витийкина Н.В. даже называли иногда мучеником науки, а в центральном фойе со временем установили в честь него мемориальную доску. Правда, события того же дня, которые предшествовали casus liftus, делали фигуру нашего героя слишком неоднозначной. Фамилию с инициалами на памятной доске пришлось изменить, и фотографию прикрепили совсем другого человека, – а так всем распорядились соответственно. Трудно сказать, как бы отнёсся к таким почестям сам Никодим Вельяминович, но в том, что последние мгновения жизни в корне изменили его отношение к ней, сомневаться не приходится.
Трапеза
В полдень Феофилакт Маниакович Разорваки позвонил своему приятелю Титу и пригласил его прийти вечерком, дабы откушать свеженького человека, которого Феофилакт Маниакович накануне зарезал. Тит, для приличия, сперва начал отказываться, отнекиваться, ссылаться на какие-то неудобства, но дрожащий от возбуждения голос подспудно выдавал в нём сильную тоску по хорошим мясным блюдам. Условились, что он выкрадет у жены бутылку сухого, купит по дороге батон белого и в восемь вечера будет у Феофилакта Маниаковича. На том и порешили.