Психотея - стр. 17

Действительно, актер и режиссер выплескивают на сцене свою тоску, фиксированную аффективность, перверсию, прикрытые бунтом, идеалами, политикой, профессионализмом, искусством, и прекрасно при этом знают, что за семиологическим дискурсом о символах, о ценности данной работы стоит одна лишь реальность их механической навязчивости. Исследование фигуры актера выявляет его моральные и экзистенциальные границы как человека. Никто всерьез не рассматривал актера-человека. И, говоря честно, никто из нас не относится к актеру с серьезностью. Мы можем хвалить его, делать популярным, но при этом не видим его человеческой ценности. По сути, это человек, который притворяется другим.

На уровне бессознательного публика, критики, режиссеры выдают по отношению к актеру реакцию трех типов. 1) Ему приписывают абсолютно низкий интеллектуальный уровень (управляет сценой тот, кто находится за ней, он же – самый умный и использует актера в своих целях). 2) Зритель проявляет неподдельный интерес комплексуального порядка, в котором проживает перенос собственной вытесненной сексуальности и агрессивности. 3) Осуществляется перенос на себя внешней ситуации, схожей с матрицей-фильтром, действующей внутри (распознавание ее во внешней ситуации обеспечивает мгновенную разрядку страха или напряжения).

Можно было бы возразить, что в этом, пусть даже скованном, действии актер остается самим собой, проявляет человеческую природу и что в определенном смысле ее высвечивание является положительным моментом. Тем не менее, предъявленное действие есть хорошо завуалированное, расцвеченное с помощью превосходных технических средств выражение подавления, комплекса, поражения. Актеру позволено открыто играть болезнь, исполнять анти-искусство, утверждать нонконформизм по отношению к человеческим ценностям, уничтожать то, ради чего изначально появились искусство и исполнительское мастерство.

Как актеру удается положительно высказать вытесненное еще в детстве действие? Практически всегда формирование невроза завершается к 6–7 годам, поэтому 40-50-летний актер предъявляет публике подавленное и фрустрированное детство. Обожествляя актера, мы тем самым принимаем выражение патологии не только в смысле подавленного в человеке действия, но и патологии как чего-то невзращенного, неразвитого, инфантильного. Мы предъявляем этот материал сознанию как воспитание. В таком случае патология уже предстает под светом рампы, передает послание, утверждает эстетику, исполняет воспитательную функцию: коллективное воспитание в коллективном неврозе.