Проза жизни - стр. 12
Именно по указанным причинам пенсионер ежедневно заряжался комплексом физических упражнений. Однако сегодня заниматься не хотелось. «Что за инертность появилась? – злился на себя. – И в теле, и в мыслях… Нет уже прежней лёгкости».
Вчера Ивана Васильевича доконала фраза по телевизору, где представитель Пенсионного фонда ласково разглагольствовал о «возрасте дожития» – мол, для пожилых наступают просто невыразимо прекрасные годы, когда можно получить истинное удовольствие. Хотя сей тип с чётким пробором, видимо, сам не шибко стремился достичь желанного возраста. И его лоснящаяся физиономия не оставляла сомнений: государство не оставит пенсионеров без заботы, точнее – без забот.
Размышления о неотвратимости приближающейся старости становились для Ивана Васильевича невыносимы. Он не считал себя ещё настолько дряхлым, но всё-таки… Жизнь-то прежняя, а ты вот изменяешься. И в твоём меню уже всегда есть таблетки на завтрак-обед-ужин. Среди ночи, в маете бессонницы, он отчётливо осознал единственную истину, к которой рано или поздно приходят все: бегаешь-суетишься, оставляя на потом что-то сделать, изменить, с кем-то встретиться, куда-то поехать, потом вдруг… «Ты понимаешь, – обратился он к сам к себе, – ничего уже больше не будет, НИЧЕГО. Сколько не рыпайся, ни с кем из друзей-приятелей не встретишься, ни в никакую заграницу не поедешь, коли не успел там побывать раньше. Много чего хочется, а в руках-ногах – немощь. Не поедешь даже за границы области. Почти как у классика: оставь надежду всяк туда – на пенсию – входящий». Панический страх внезапно до того заледенил нутро средь чёрной тьмы, что ни о чём больше уже не думалось. И суть – в отвратительной банальности, вопреки тому, чему детьми верили: жизнь бесконечна… Воистину многие лета̀ прибавляют многие печали.
Накануне Иван Васильевич поругался со своей благоверной. Пустяковый повод уже не помнился, зато обида на Ксению Викторовну по-прежнему свербила. Благо, что жена ушла с утра на работу, и они не будут вновь препираться. Она была чуть моложе его, и теперь из-за увеличения любимым государством стажа работы требовалось дополнительно отработать два года до законного отдыха. Коли она дотянет.
Иван Васильевич вздохнул, сел на краешек кровати. Чуть помедлив, встал. Шаркая ногами, поплёлся в ванную. Надо было сделать, как он иронично именовал сей процесс, «личный туалет»: умыться, побриться, почистить зубы. Пошарил языком по рту и опять загрустил: «Когда же я успел потерять половину зубов?». Улетели они куда-то вместе с возрастом. Сколько осталось этих годков-крох на ладони? Сие самая главная тайна для всех.