Пространства - стр. 19
– Так вот, милая. Уж от тебя-то я такого не ожидал. Слышишь, ты… ты… как ты только могла?! – меня начинало трясти.
Наталья смотрела на меня непонимающими глазами. Над нами светил яркий желтый фонарь, и ее лицо казалось каким-то не естественно бледным. Она тихо поднялась, не сводя с меня глаз. Но то самое чувство, смешанное с коньяком, усталостью и обидой, уже не просто текло из меня, оно клокотало внутри. И я говорил ей все подряд. Все, что вырывалось из меня. Она слушала, даже не моргая, и ни единый звук не сорвался с ее губ. Наконец слова закончились, мне стало гораздо легче, я даже глубоко вздохнул от облегчения. Она по-прежнему не отрывала своего взгляда. Мне стало опять не по себе.
– Ну, что ты молчишь? – уже спокойным голосом спросил я.
Она впервые за эти минуты закрыла глаза, лицо напряглось, и тут на меня выплеснулся жар ее открытых глаз, которыми она оценивала что-то глубоко внутри меня, даже то, что мне было недоступно. Стало жарко и холодно одновременно.
– То есть решать за нас, за меня должен ты? – она смотрела на меня так, будто прочитывала все мои мысли.
– В отличие от вас всех, я способен принимать однозначные решения.
– И что же ты тогда решаешь? – холодно спросила она.
– А что я должен, по-твоему, решать?
– Что-то однозначное.
Я смотрел на нее и не знал, что ответить, ее лицо было непроницаемо.
– Итак? – повторила она.
– Да пошли вы все, – я швырнул на асфальт какую-то скомканную бумажку и отошел в сторону.
С минуту я стоял спиной к ней, засунув руки в карманы, и смотрел на проезжающие по дороге машины. Голова шумела, начало покалывать сердце. Вся ситуация была какая-то идиотская, и нужно было хоть что-то сказать. Я резко повернулся в ее сторону.
Но она стояла все так же, не шевелясь, с осанкой царицы, холодно глядя на меня, ее взгляд остужал и успокаивал. Я не нашелся, что сказать ей именно в этот момент, лишь смотрел на то, как же она все-таки прекрасна в этом воздушном светло-салатовом платье! Даже под бледно-желтым фонарем. И вот сердце перестает колоть и грудь наполняется восхищением лишь от того, что я смотрю на то, как спокойный ветер чуть теребит кончики завитых волос, покоящихся на тонких ключицах; как светлая прядь снова прикрыла один глаз. На все те же золотые сережки-ниточки в ушах под волосами, на узкое ожерелье из мелкого жемчуга вокруг шеи. На открытые плечи, отражающие свет фонаря и полной луны, словно покрытые матовым шелком. На изящные руки, достойные кисти художника. Рисуя совершенный силуэт, они заканчиваются утонченными запястьями в браслетах из того же ярко-белого жемчуга и легко касаются бедер. Она вообще вся неподвижна, только ночной июньский ветер сонно покачивает невесомую ткань платья. Мы смотрим друг на друга. Мне очень хочется, чтобы она заговорила первой, и она говорит: