Размер шрифта
-
+

Простите, простите, простите меня… - стр. 18

совсем не знающей меня.
И вот сажусь за стол, как прежде.
Очки надел. Включаю свет.
В полукомической надежде
я, как солдат, пишу ответ…

«День мокроватый, тихий, зимний…»

День мокроватый, тихий, зимний.
Неспешно по делам шагаю.
Дела простые: магазины,
библиотека, мастерская,
бутылки сдать, зайти на рынок,
не позабыть томатный сок,
купить шнурки, подбить ботинок,
что там еще?.. Пожалуй, все.
По воскресеньям учрежденья
закрыты, справок не дают.
Выходит, побывал везде я,
а время два без трех минут.
А я как раз стою у дома,
где некогда, как говорится,
я был любим… А что, ввалиться
с авоськой прямо, по-простому?
Проверить, глазки так же сини?
Что с ней сейчас? Какая?..
Но…
– Вы что, не знаете? – спросили.
А я не знал.
– Давно?
– Давно.
А как вились вперед дороги,
щемящей верою маня,
что впереди такого много,
не угадать, что ждет меня,
что это все – пока, предвестье,
что буду я не раз любим…
Как хорошо нам было вместе,
обоим было, нам двоим!..

«Не забыть этот сон…»

Не забыть этот сон.
Каменистою речкой летели.
Валуны и песчаные мели.
Не забыть этот стон.
Он – потом. Долетели.
Вот он —
город на возвышенье. Бревенчат.
Желтым домом культуры увенчан.
Не забыть этот стон.
Город прочный, незыблемый, старый.
Правда, фабрика – наших времен.
Вход завален порожнею тарой.
Не забыть этот стон.
Я спускаюсь осклизлой дорожкой.
«Как красиво!» – послышалось мне.
Бабы в чанах мешают окрошку.
Понимаю, что это во сне.
Тут она на меня посмотрела
сквозь венок, почему сквозь венок?
Посмотрела неясно, несмело.
Чан с окрошкой, мешалка у ног.
Раз венок, я подумал – простила.
Значит, ей в подземелье пустом
хорошо? Боль на миг отступила.
Не забыть этот стон…

«Нас только двое, только двое…»

Фриде

Нас только двое, только двое.
Мы на пустом столе войны
всего лишь горькою бедою
одною соединены…
Когда судьба бедою веет,
когда сума, тюрьма и суд —
насколько эта связь прочнее
благополучья слабых пут!

«Очевидно, чувство любви, которое…»

Очевидно, чувство любви, которое может стать радостью существования, не отказывает себе в праве поиздеваться. Подурачит, поводит за нос, собьет с толку, заморочит, десять раз обманет, а потом уж – перед кем искупит свои забавы, а перед кем и нет. Так и проживут – и думают, что все в порядке.

И снова морочит: вон идет девушка – золотистоволосая, платье треплется на ветру, она трубит в трубу… А это она просто пьет из бутылки молоко, в обеденный перерыв идет из магазина. Ну и что, могла бы идти прекрасная с трубой где-нибудь в другом месте, в другое время. А вот на вокзальной скамейке задумалась, печально склонила голову… А приглядишься – лицо у нее одутловатое после портвейна: просто ей трудно поднять голову.

Страница 18
На следующую страницу