Промысловые были - стр. 56

Глухарь уже стоял на своем каменном следе с синими крестиками. Соболь запрыгнул и взялся, как сказали.

– Все? – крикнул Глухарь. Соболь хлопнул его передней лапой по перу.

Глухарь побежал, захлопал крыльями, совсем чуть-чуть оторвался и, едва пролетев, лупя крыльями по снегу, сел, проехав и взвив снежный морок, так что Соболя всего припорошило, особенно морду.

– Че такое? – спросил Соболь.

– Полоса короткая, мне не хватит. В лес воткнусь. Да и вообще, че с тягой. Так… слушай, давай попробуем вот как: ты сиди здесь, рядом с полосой. Я разбегусь, оторвусь сантиметров на сорок, а ты прыгай. На пенек на этот залезь и с него прыгай.

Федя залез на кедровый обломыш с острыми сучьями и сосновой шишкой в расселине. Глухарь разогнался, взлетел, соболь прыгнул, но Глухарь пролетел совсем низко метров десять и рухнул, пробороздив снег.

– Неа. Тяги не хватат. Вроде разогрелся. И мороз. Не знаю… – сказал Глухарь, тяжело дыша, но не жалуясь, а даже пребывая в каком-то рабочем азарте.

– Ты ел сегодня? – строго спросил он Федю.

– Да нет! Ничо не ел, – сказал Федя и, подумав: «Нда, не тот нынче глухарь пошел», предложил: – Со скалы надо попробовать. Или вот хотя с листвени. Во-о-н с той надо, с берега. Давай вон на бережок выберемся.

Федя выбежал на бережок речки и залез на высокую листвень, которые вымахивают на таких берегах, куда наносит рекой плодородную почву. Глухарь тоже взгромоздился на листвень:

– Ну че, садись.

– Погоди. Ты это, – сказал Соболь, – камни сбрось.

– Какие камни?

– Ну в зобу-то…

– Ты совсем трекнулся? Я те где сейчас камней добуду?

– А я тебе адресок скажу – есть обнажение на Майгушке, там в любое время камня возьмешь, там осыпь такая…

Глухарь выплюнул камешки, некоторые время отдышивался.

– Ты это, если тяжело будет, – заговорил Соболь, – садись там где-нибудь.

– Ты че как маленький? – осадил его Глухарь. – Тут если делать – то делать. Чем ближе к поселку – тем больше и собак, и народу. У поселка вообще лыжня на лыжне. Ученики еще эти… шнурят везде. Не-е-е, – с прохладцей и почти презрительно протянул Глухарь, – тут или до упора лететь, или тогда затеваться нечего.