Проглоченный - стр. 15
– А молоток зовут Витторио, – продолжал он скрипеть. – Сковородка – Виолетта.
А нос все рос и рос.
– Останови его! Останови! – вскричал манекен.
– Мне вот интересно: это тоже правда, сосненок мой? – спросил я, потому что мне в голову пришла одна мысль. – А может такое быть, что рост твоего носа связан с твоей ложью? Твой нос растет всякий раз, когда ты врешь! Давай-ка проверим, а? Итак: все эти предметы, деревянный мой, вправду с тобой говорили?
– Они гово… – проскрипел он, и нос тотчас ожил, выбросив в стороны несколько веток. – Нет! Я все придумал. У меня тут нет друзей. Я вообразил их голоса. Я соврал.
Он умолк, и нос прекратил расти.
– Ха-ха! – расхохотался я, когда правда вскрылась. – Чудесно! Ты не должен врать, мой сосновый дуралей, ибо когда ты врешь, происходят странные вещи. И если ты не прекратишь врать, то в конце концов станешь кустом в горшке. Тебя сунут головой в землю и вроют твой нос-корневище поглубже.
– Я не должен врать, – повторил он в полнейшем смятении.
– Или произойдут страшные вещи.
– Я не могу двигаться с таким носищем. Убери его, папочка, прошу тебя!
– Бедняга! У тебя словно в мгновение ока вырос рог. Нос-рог.
– Мне больно. Умоляю, папочка, сделай что-нибудь! Ты можешь его укоротить, как Эрнесто? Ну, то есть как карандаш…
– Почему бы и нет?
И я, взяв ножовку, стал по частям отпиливать его нос. Человечек закричал, но я не оробел и продолжал пилить, хотя в этом действии было нечто нечестивое. Я пилил и пилил, и вскоре нос стал короче. Когда лезвие врезалось в дерево, человечек таращил глаза. Я отпилил еще кусок. На кончике укороченного носа выступила капелька сосновой смолы. Я вытер ее носовым платком, и смоляная капля так и осталась на ткани несмываемым пятном. Я нанес слой лака. На нос.
(Нос моего сына и хвост мечехвоста. Сходство отмечено мною.)
– Ну вот, теперь я снова стал самим собой, – воскликнул человечек и пустился в пляс по комнате, сшибая вещи.
Он топотал деревянными ступнями по половицам, и они громко стучали, словно деревянные башмаки, и моя миска, которую мне когда-то вырезал отец – все, что мне досталось от него в наследство, – грохнулась с полки на пол и разбилась на куски. Ну, это уж было слишком, этого я не мог стерпеть. Зажав в руке щепку – часть его бывшего носа, – я разложил куклу на коленях и стал дубасить по деревянной спине, так что там появились следы от побоев.
– Вот! – кричал я, осыпая его градом ударов. – Вот тебе за вранье! Вот тебе за мою разбитую тарелку!
В конце концов я утомился и, желая немного передохнуть, сбросил его с колен. Вид у него был жалкий. Вот бедняга!